Единственное, чего не учел Десимон, — наступила другая эпоха. Именно об этом свидетельствует развитие следствия. Комиссия не пошла на поводу у армейского начальства. Члены комиссии рассуждали так: если Гройсман был в лазарете с таким серьезным диагнозом, как горячка, вряд ли ему хватило недели (с 10 по 18 июля 1854 г.), чтобы выздороветь. Значит, врач Лукин лжет. Вероятно, он получил соответствующие инструкции генерал-майора Базилевского. Значит, и Базилевский лжет. А подговорил его, вероятно, полковник Десимон. Это вовсе не означает, решили в комиссии, что военное начальство следует призвать к ответственности. Тем не менее комиссия пришла к выводу, что показания кантонистов заслуживают уважения. По результатам работы комиссии было принято несколько решений, из которых два — нечто неслыханное в армейской практике. Генерал-майору Базилевскому было сделано строгое замечание. Полковнику Десимону за то, что не расспросил ни нижних чинов, ни кантонистов, был объявлен строгий выговор. Кроме того, было решено «не предоставлять ему места в новом управлении военного ведомства» (при предстоящей реорганизации Департамента военных поселений в Управление военных училищ). Дело было отправлено киевскому генерал-губернатору на дорасследование. Вспомнили и о циркуляре 1849 г. — не применять к евреям-кантонистам никаких насильственных мер при крещении. Старый, десятилетней давности циркуляр Николая в конце 1858 г. был снова разослан по всем батальонам военных кантонистов. Военный министр подписал специальный циркуляр № 2400 и отправил его в Священный синод, на основании которого Синод издал распоряжение, подтверждающее запрет на насильное обращение кантонистов из евреев в православие. Но самое поразительное было не в этом, а в том, что из сорока четырех подавших жалобу, как и в предыдущих случаях, все сорок четыре заявили, что крещением довольны и пожелали остаться в православии. Ниже мы остановимся на возможных причинах такого решения.

Последний из известных нам скандалов разыгрался в 1859 г. Командир внутреннего гарнизона майор барон Фредерикс доложил в Управление военных училищ, что из числа партии военных кантонистов Киевских батальонов — всего 101 человек — поступило 32 человека выкрестов. При сдаче партии в дивизию они объявили, что приняли православную веру не по собственному желанию, а по принуждению. Среди них оказались поступившие в Калужский пехотный полк Петр Цигельман, Митрофан Давыдович, Павел Райзвасер, Иван Рольницкий, Павел Франкшулер, Терентий Златочасюдирж. Все они были крещены в 1853–1855 гг. А кантонист Гольдштейн, прибывший в Плоцк для поступления в войска из тех же киевских батальонов военных кантонистов, подал жалобу на доставившего его подпоручика Раздеришина, насильно склонившего его к крещению. Следствие было начато без промедлений. На Раздеришина было заведено судебное дело. Во время опроса среди кантонистов еще трое — Асей Финкельштейн, Яков Сар и Кузьма Исович — также упомянули, что крещены по принуждению. Тем не менее все кантонисты — кроме двоих, отправленных в монастырь, — согласились остаться в православии. Следствие оставило после себя любопытный документ, чуть ли не впервые критикующий принятые в армии методы крещения евреев: «…производилось подробное исследование, но никаких положительных доказательств в подтверждение или опровержение претензий не открыто (в этой группе кантонисты не объяснили, в чем состояло принуждение. — Й. П.-Ш.), обнаружено только, что вообще при обращении евреев не вполне соблюдались установленные для сего правила и не всегда с должным усердием употреблялись меры душевного убеждения и назидания» (курсив мой. — Й. П.-Ш.) — Дело было приказано кончить административным порядком, а показания кантонистов приобщить к судебному делу о Раздеришине.

Разумеется, среди насильно крещенных было немало таких, кто действительно был доволен крещением и искренне соглашался остаться в православии, хотя в этом случае непонятно, зачем было предъявлять жалобу, да еще и коллективную, на насильное обращение. Кантонистов, вероятно, запугивали, прежде всего — их новые командиры, грозя поодиночке отправить их в самые отдаленные части империи. Почему же, несмотря на очевидное насилие, совершенное над детьми, им не было позволено возвратиться к своей вере? Прежде всего потому, а может быть, и только потому, что до судебной реформы Александра II, согласно действовавшему в 1850-е годы Уложению о наказаниях, отпадение от православия считалось одним из тягчайших преступлений. За подговоры к отпадению виновного лишали всех прав состояния и ссылали на восемь — десять лет в каторжные работы, иногда с наложением клейм. Уклонившихся от православия «отправляли к духовному начальству для увещевания и вразумления». Закон не предусматривал никаких возможностей для легального уклонения от православия. Уклонившихся следовало любыми способами возвратить к православию, лишив их на время их сопротивления всех прав состояния и отдав имущество в опеку.

Неудивительно поэтому, что из выразивших протест кантонистов только единицы упорствовали в своем решении. Так, Владимир (Давид) Самсон, родом из Виленской губернии, служивший в Псковском батальоне военных кантонистов, 12 декабря 1860 г. заявил, что никогда бы не решился изменить «веру родителей своих», если бы не насилие со стороны учителей неранжированного батальона бывшего 1-го учебного карабинерного полка. Священник Захария Образцов пытался увещевать Самсона, но его уговоры ни к чему не привели. По свидетельству священника, Самсон не знал ни еврейского языка, ни закона, а знал только почерпнутое из христианства: про ангелов и святых, про чудеса и будущую жизнь, умел различать царство небесное и ад и тем не менее упорствовал. По мнению священника, виной тому — «значительный состав евреев в его команде» (не принявших крещение). Самсона, как и других упрямцев, по решению Управления военных училищ, «для прекращения общения с евреями» сослали в Восточную Сибирь в линейный батальон, дабы «увещевать в свободное от службы время к раскаянию». Еще через год после этих событий Нога и Банщиков, первые жалобщики, заключенные в Юрьевский монастырь, раскаялись, за что были освобождены из монастыря и в 1861 г. назначены на службу в Новгородский батальон военных кантонистов. Проследить их дальнейшую судьбу не представляется возможным.

Вряд ли можно утверждать однозначно, что на этом инциденте заканчиваются попытки кантонистов-выкрестов возвратиться к своей традиции или что с этих пор они окончательно утверждаются в православии. Похоже, что граница, разделяющая выкрестов и оставшихся в прежнем иудейском вероисповедании, была зыбкой, православие — чисто формальным, и колебания как в одну, так и в другую сторону зависели от многих обстоятельств, прежде всего — от того, где находились кантонисты. К чему приводили массовые попытки отказаться от христианства в армии, мы уже видели. Однако были и совершенно другие — правда, более поздние — примеры, когда позавчерашние кантонисты, казалось бы, раз и навсегда обрусевшие, заявляли о своем возвращении в иудейство. Чаще всего это происходило либо со взрослыми евреями, вышедшими из кантонистского возраста и попавшими в армию, либо с вышедшими в бессрочный отпуск, в запас.

Архангельский кантонист Ицкович выполнил данное себе обещание вернуться в иудаизм — правда, со значительным опозданием, после увольнения в запас армии. Мы об этом знаем из его мемуаров, умалчивающих, по неизвестной причине, об упомянутом следствии над архангельскими кантонистами. Очевидно, что после следствий 1856–1860 гг. решения об окончательном уходе из православия принимались бывшими кантонистами после увольнения. Однако и в самом военном ведомстве были такие случаи. Так, 15 мая 1867 г. воинский начальник Хассав-Юртовского военного госпиталя донес, что лекарский помощник упомянутого госпиталя, коллежский регистратор Корабельников, выкрещенный из евреев в православные, отступил от православия в иудейство и склонил к отпадению свою жену Александру и детей. Увещевания священника 80-го Кабардинского пехотного полка отца Иоанна Санесаревского ни к чему не привели. В Главном штабе возмутились тому, что о совращении не было доложено раньше, и потребовали судебного разбирательства.