Они обменялись парой слов приветствия, Мария Родригес заняла свое место в углу комнаты, готовая слушать и смотреть.

— Что мне сыграть? — спросил Хавьер.

— Сигирийю[54], — решительно заявила она.

Хавьер склонился над гитарой и улыбнулся себе под нос.

Мерседес с первых аккордов подхватила ритм и начала танцевать.

Она время от времени поглядывала на Хавьера, и каждый раз он был полностью поглощен игрой, а когда поднимал на нее глаза, Мерседес казалась ему очень далекой. Они не замечали взаимного интереса друг к другу.

В очередной раз подняв на танцовщицу глаза, Хавьер увидел, что ее движения стали четкими, а чувство ритма — безошибочным. Ее zapateado, перекаты с носка на каблук были такими же отточенными, как и ранее, но на этот раз появилось в ее танце что-то еще. Она казалась более скованной, застенчивой, и ее улыбка тоже. Посмотрев в сторону Марии, Хавьер заметил, что старуха исчезла из комнаты. Он перестал играть, отсутствие дуэньи подвигло его на решительные действия.

— Иди сюда, садись, — мягко пригласил он, указывая на соседний стул.

Мерседес удивили внезапный перерыв в игре и тон Хавьера. Они никогда еще не сидели так близко. Она ни минуты не колебалась. Даже если она не всегда делала то, что ей велят, Мерседес все же привыкла подчиняться старшим.

Как только она села, он взял ее за руку. Ее кисть затрепетала в его ладони. Хавьер внезапно понял, что ему нечего сказать, что лишь из-за желания подержать ее за руку он прервал ее танец.

— Мерше, ты так красиво танцуешь…

Это было единственное, что пришло ему на ум.

Он крепко сжал руку Мерседес, а потом, в одно мгновение, которое показалось сумасбродством даже ему, поднес ее к губам и поцеловал в раскрытую ладонь. Хавьер познал десятки женщин, но этот жест был преисполнен удивительной интимности.

Мерседес инстинктивно протянула ему вторую руку, и Хавьер сжал обе в своих ладонях. Так они сидели секунду, их глаза впервые встретились. Слова оказались лишними.

Когда Мария вошла в комнату, Мерседес вскочила с места. Хавьер опять заиграл на гитаре, и еще целый час они существовали параллельно. Несмотря на цыганскую кровь, Хавьер отлично знал границу дозволенного.

На следующей неделе должно было состояться их первое выступление, а между тем в жизни Мерседес намечалось важное событие.

За три дня до их новой встречи с Хавьером ей исполнялось шестнадцать. Вся семья праздновала эту дату, и Мерседес получила долгожданный подарок: в тот день за завтраком на столике в кафе ее ждал объемный мягкий пакет.

Она разорвала обертку, и на столе развернулось удивительное платье танцовщицы фламенко. Оно было классического покроя, с черными точками на красном фоне — именно то, о чем она мечтала. Мерседес приложила его к себе и закружилась. Секундой позже, когда она остановилась, оборки, казалось, стали жить своей жизнью и продолжали раскачиваться из стороны в сторону, вверх-вниз.

— Спасибо, спасибо! — воскликнула она, обнимая маму и отца.

Было приятно видеть восторг дочери, но Конча про себя сокрушалась, что дочь так любит танцы. Она заметила, что Мерседес стала проводить у Марии Родригес еще больше времени, чем обычно.

Перед первым выступлением Мерседес и Хавьер должны были встретиться в доме у Марии. Он находился в паре шагов от cueva, где уже собиралась толпа. Большинство привлекла сюда репутация гитариста, но кое-кого заинтересовал дуэт великого человека из Малаги и местной девушки.

Когда приехал Хавьер, Мерседес вышла из задней комнаты Марии, где переодевалась.

Платье сидело на ней идеально, подчеркивая грудь и бедра. Это была сногсшибательная метаморфоза, и Мерседес полностью осознавала, какое впечатление она произвела на Хавьера, когда вошла в комнату вся в алом. Ее щеки горели от возбуждения.

— Ты выглядишь… великолепно, — произнес он.

Она подошла ближе, исполненная решимости, в предвкушении их выступления.

Без всяких колебаний он протянул руку и погладил ее по волосам, и когда она сделала еще один шаг навстречу, то почувствовала, как его пальцы гладят ее подбородок. Инстинктивно она подняла голову вверх.

Поцелуй Хавьера шокировал Мерседес силой и страстью. Она лишь однажды целовалась в губы и была тогда очень разочарована. Мерседес растворилась в объятиях Хавьера, они всколыхнули ее душу, разум и тело. Длилось это несколько минут или всего лишь пару секунд — какая разница? Поцелуи были настолько крепкими, что жизнь Мерседес разделилась на две половины: до и после того, как она почувствовала его нежные губы на своих губах.

Им уже было пора идти. Мария Родригес, которая уже знала, что произойдет между ними, еще до того, как они сами это поняли, направилась к пещере — cueva — вместе с ними.

Никто не остался разочарованным. Мерседес танцевала даже с большим мастерством, чем раньше. Гитарист и bailaora были идеальной парой.

Во время второго выступления cueva была переполнена. На этот раз сюда пришел и Эмилио, и даже он, настроенный предвзято к мужчине, занявшему его место, заметил, что они были поразительным дуэтом. Временами между Мерседес и Хавьером проносилась молния. Эмилио незаметно ушел из cueva еще до того, как утихли аплодисменты. Меньше всего он желал, чтобы сестра заметила его присутствие и увидела его реакцию.

Пока Пабло и Конча считали, что их дочь сидит у себя в комнате и наконец занимается учебой, она танцевала с Хавьером Монтеро в Сакро-Монте. Было вопросом времени — когда родителям расскажут о том, где находится их дочь. Так и случилось.

— Тебе только шестнадцать лет! — кричал отец, когда она вернулась поздно ночью. Мерседес надеялась, что родители уже спят, но обнаружила, что они ждут ее возвращения. Гнев Пабло сильно подействовал на нее, поскольку отец злился очень редко.

— Я просто танцую! — оправдывалась Мерседес.

— А сколько лет этому мужчине? Он-то должен понимать, — продолжал Пабло.

— Ты поступила предательски, — упрекнула Конча.

— Ты позоришь семью! — присоединился Игнасио, который только что вернулся домой. — Танцуешь с чертовым цыганом!

Мерседес понимала, что защищаться бесполезно. Ее атаковали со всех сторон.

Эмилио оставался единственным, кто понимал, почему сестра противится, но, почувствовав надвигающийся шторм, ушел в свою комнату. С тех пор как его место занял посторонний, его собственное чувство обиды не утихало. Сестринскую любовь сменила страстная влюбленность, которая теперь безраздельно властвовала над Мерседес.

— Иди в свою комнату. И не выходи оттуда, — велел Пабло.

Без лишних споров Мерседес сделала именно то, что ей приказали. Хавьер уехал в Малагу, поэтому ей больше некуда было спешить.