системе. Слово, пришедшее из другого языка, должно приобрести определенный звуковой облик, соответствующий (или по крайней мере не противоречащий) русской фонетической традиции, и тогда происходит фонетическое освоение. Это же слово должно стать определенным сочетанием букв — и тогда мы говорим о его графическом освоении. Естественно, это слово должно встроиться в грамматическую систему русского языка — происходит грамматическое освоение «заморского гостя». Отдавая должное сложности и противоречивости этих процессов (маркетинг — маркетинг, риелтор — риэлтор, биеннале ср. р. — биеннале женск. р. и пр.), мы обратим сугубое внимание на то, какие проблемы наблюдаются при смысловом освоении иноязычного слова, т. е. на то, как протекает процесс перехода иноязычного слова как факта другой языковой системы, обозначающего чужую реалию, в заимствованное слово — элемент уже русской языковой системы, смысл которого не воспринимается нами как нечто чужеродное.

Объективно значительный потенциал таких слов связан с тем, что они обозначают новые явления в нашей жизни (появившиеся относительно недавно секвестр, дрон, кардиган, вебинар и др.). На основе заимствований журналисты часто создают новые слова с оценочным компонентом (а социальная оценочность, согласно концепции Г. Я. Солганика, является неотъемлемым свойством языка СМИ) — евроскептик, евробюрократия, вестернизация и пр. Наконец, иноязычные элементы могут стать основой языковой игры (Какого Керри им еще надо?).

В целом пополнение словарного запаса за счет чужих языков играет положительную роль в развитии принимающего языка, активизируя его словообразовательные и стилистические возможности, и в более общем плане укрепляет культурные связи между народами. Но необдуманное злоупотребление заимствованиями, естественно, в штыки принимается обществом, тем более когда отсутствуют объективные причины для обращения к иноязычному слову. Например, в титрах программы «Сегодня» (НТВ, 10.08.2016) была указана должность эксперта — директор по проектам в Индии инжинирингового дивизиона корпорации «Росатом». Использование варваризма инжиниринговый и заимствования дивизион, которое в русском языке трактуется как «1. Воинское подразделение в артиллерийских и бронетанковых войсках. 2. Соединение военных кораблей одного класса» — (Крысин 1998: 228), — пример необоснованного следования западным образцам именования экономических, социальных, политических и др. реалий в ущерб русскому языку. В нашем языке достаточно слов и собственно русских, и давно и успешно освоенных: вместо сугубо военного термина дивизион можно было бы подобрать отдел, управление, департамент.

Элементы чужих языков, сохраняющие свою оригинальную фонетическую, а иногда и графическую форму, не приспособившиеся еще к русской грамматике, называются варваризмами (секьюрити, массмедиа, банкинг, клининг, дайвинг и т. п.). Их путь в русское языковое пространство зачастую сопровождается и собственно лингвистическими трудностями, и неприятием со стороны многих зрителей и слушателей. Поэтому употребление варваризмов в СМИ должно быть хорошо продумано, чего не скажешь об их использовании в примерах ниже.

Несмотря на блэкаут, водную и транспортную блокаду со стороны Украины, полуостров получил мощный импульс развития (Первый канал. «Время». 18.03.2016. Корр. В. Кадченко). Можно ли утверждать, что употребленный журналистом варваризм будет понятен всей аудитории телеканала? Вряд ли. Конечно, «массовое отключение электричества» гораздо длиннее короткого англицизма, но здесь экономия речевых средств побеждает точность понимания смысла информации. К тому же (но это уже для очень продвинутой части зрителей) возникает ассоциация с другими значениями этого слова — ‘прекращение радиосвязи с космическим кораблем при его входе в атмосферу’, ‘временная потеря зрения или помутнение сознания при экстремальном ускорении’, а также специальная светонепроницаемая ткань (https://ru.wiktionary.org/wiki/%D0%B1%D0%BB%D1%8D%D0%BA%D0%B0%D1%83%D1%82).

Аналогичный пример, когда варваризм не только затрудняет аудитории его понимание, но и вступает в конкуренцию с уже освоенным словом: Британские газеты между тем вновь публикуют инсайды и сгущают краски (ТВЦ. «События». 26.07.2016. Корр. Н. Васильев). Очевидно, аудитория догадается, что журналист имел в виду не знакомое многим спортивное значение ‘полусредний нападающий игрок в футбольной и хоккейной команде, занимающий в линии нападения положение между крайним и центральным игроками’, а нечто другое. Новейшее смысловое наполнение этого слова — ‘то же, что инсайдерская информация (внутренняя, закрытая информация, раскрытие которой может повлиять на рыночную стоимость ценных бумаг)’ (https://ru.wiktionary.org/wiki/%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%B0%D0%B9%D0%B4) — будет понятно далеко не каждому.

Лексическое освоение иноязычного слова завершается, когда его смысловое значение кодифицировано словарными источниками. Но значит ли это, что его употребление окончательно определено? Обращение к текстам новостных телевизионных программ свидетельствует о существовании здесь достаточно серьезных проблем.

Прежде всего обратим внимание на достаточно большую группу слов, значение которые журналисты часто расширяют без достаточных на то оснований. Это значит, что такие слова (в основном не новые, кажущиеся вполне привычными) наделяются в тексте дополнительными смыслами, которые вступают в противоречие со словарным толкованием.

Вспомним, как в старом советском фильме «Журналист» сотрудник местной газеты (ее сыграла Валентина Теличкина) то и дело повторяла слово «Уникально!» — это было, по ее мнению, очень по-журналистски. И до сих пор, несмотря на точное семантическое описание этого слова — «единственный в своем роде, исключительный» (Крысин 1998: 724), — встречаются ошибки:

Весь этот громадный комплекс будут удерживать 595 опор. Каждая из них — уникальный объект. Для фундамента используются огромные трубы диаметром 1420 миллиметров, которые еще используют при строительстве магистральных газопроводов, с помощью огромного гидравлического устройства забивают на глубину до 100 метров (Первый канал. «Время». 18.03.2016. Корр. В. Кадченко). Подчеркивая огромные сложности, с которыми сталкиваются строители моста в Крым, журналист не учел технологическое единообразие, необходимое при строительстве моста. Употребление заимствования оказалось неуместным.

Несколько лет назад один из чиновников Ульяновска заявил корреспонденту АиФ: «Ильич — это наш бренд!». Комичность фразы не вызывает сомнений, но по-прежнему мы видим попытки придать этому слову не соответствующий ему смысл.

Руководитель администрации президента обратил внимание, что такой красивый бренд, как дальневосточный леопард, может стать дополнительным стимулом для развития в регионе туризма (Первый канал. «Время». 15.03.2016).

В Крыму живут вежливые люди. Это, можно сказать, местный бренд. Регион туристический, здесь стараются (Россия-1, «Вести». 16.03. 2016. Корр. Н. Долгачев).

И в том, и в другом случае журналисты неоправданно расширили значение заимствованного слова (по словарю «бренд (товарный знак, торговая марка, клеймо) — термин в маркетинге, символизирующий комплекс информации о компании, продукте или услуге; популярная, легко узнаваемая и юридически защищённая символика какого-либо производителя или продукта — http://dic. academic.ru/dic. nsf/ruwiki/58279). Скорее всего, в слово бренд вкладывалось значение ‘отличительная особенность, характерная черта’. Но ключевая сема слова бренд — торговый знак, к тому же юридически защищенный, и это противоречит многочисленным случаям неоправданного использования данного слова в журналистской речи.

Еще один пример подмены понятий при использовании заимствования — слово офис. Вначале оно служило синонимом слова канцелярия («офис… канцелярия, а также помещение для такой канцелярии» (Крысин 1998: 498), затем происходит рост административной компоненты в его значении: «Офис (англ. office) или контора (нем.