на иностранном языке, то и впоследствии говорить на эту тему проще на иностранном, чем на родном языке. Говорящий, как правило, выбирает кратчайший путь от мысли к слову, а быстро подобрать точный эквивалент для обозначения предмета или явления из имеющихся в родном языке ресурсов не всегда удается. Так иностранное слово проникает в русский язык и в первое время кажется излишним, так как дублирует то, что уже прижилось. Со временем заимствование, пусть и кажущееся неудачным, но тем не менее закрепившееся в речевом употреблении, изменяет значимость до того имевшегося в языке своего эквивалента, занимает собственную семантико-стилистическую нишу, пополняя таким образом синонимические и словообразовательные ресурсы теперь уже русского языка ‹…› Язык, будучи саморегулирующейся системой, сопротивляется дублетности» (Никольская 2014: 103–104).

Открывая своему читателю новые горизонты знаний, журналисты зачастую не затрудняют себя поиском эквивалентов в родном языке. Множество примеров сказанному можно отыскать, в частности, в деловой журналистике 90-х годов прошлого века, когда возникали целые сектора новой экономики (рынок недвижимости, валютного оборота и в целом рынок финансовых услуг, сервиса и проч.)

Следует признать, что, несмотря ни на какие потрясения, СМИ остаются достаточно авторитетным институтом современного общества. Как следствие, манера поведения, язык представителей медийных персон (далеко не только журналистов) остается объектом постоянного внимания огромной, без преувеличения многомиллионной аудитории. А зачастую — и примером для подражания.

Сказанное в полной мере относится и к языку СМИ, и к характеру задаваемого медиа общественного дискурса. Так вульгаризация, стилистическое и лексическое «снижение» языка журналистов неизбежно приводит к снижению стиля и огрублению обиходно-разговорной речи аудитории.

Не следует забывать, что социальные сдвиги нашего времени, связанные с условиями переходного периода, продолжающимися изменениями в структуре общественно-политического строя «и состава активных участников коммуникации, приводят к известному расшатыванию традиционных литературных норм. Это выражается прежде всего в росте разного рода ошибок и вариантов, возникающих под влиянием нелитературного просторечия, территориальных и социальных диалектов и полудиалектов, в обилии новых (и не всегда оправданных) иностранных слов и терминов и, наконец, в стилистическом снижении современной устной и письменной речи, в заметной вульгаризации бытовой сферы общения, с настойчивыми попытками «олитературивания» грязного матерного слова» (Скворцов 1996: 5).

Таким образом, одна из актуальных практических задач в деле сохранения чистоты языка заключается в четком лексикографическом отделении «зерен от плевел». В частности, путем создания авторитетных словарей — сопоставимых по масштабности и авторитету с толковыми словарями В. И. Даля, С. И. Ожегова — как закрепляющих объективно происходящие в языковой среде преобразования, так и ограждающие язык от чуждых, засоряющих его «неологизмов», способствующих преодолевать «речевую смуту».

Ответ на вопрос «а судья кто?» — подлинно авторитетные академические институты, научные коллективы, работающие под началом авторитетных лексикографов, являющих собой образец владения живым литературным языком. И без СМИ здесь никак не обойтись, поскольку именно телевидение обеспечило в свое время широчайшую популярность через «Беседы о русской культуре» Ю. М. Лотману, а программа всесоюзного радио «В мире слов» на протяжении не одного десятилетия популяризировала правильную русскую речь среди своей без преувеличения многомиллионной аудитории.

Достойные внимания медийные начинания есть и сейчас. Достаточно упомянуть радийный проект «Говорим по-русски» Марины Королёвой и «Ликвидацию безграмотности с Лидией Малыгиной», занимающуюся этим непростым делом на пространстве социальных сетей.

Возвращаясь к «тяжелой артиллерии», заметим, что лексикографы уже пришли к необходимости включения в состав новых словарей «лексики сниженного просторечия, олитературенного пласта жаргонной, арготической и диалектической по происхождению лексики, получившей широкое распространение в языке современной художественной литературы, в публицистике и в повседневной речи образованной части общества. Независимо от своего генетического происхождения, вся эта лексика и фразеология в живом употреблении наших дней оторвалась от своих источников и корней, стилистически нейтрализовалась и представляет собой важный выразительный пласт разговорной литературной речи, постоянно пополняющий активные запасы экспрессивных лексических и фразеологических средств современного бытового общения и литературно-художественного творчества» (Скворцов, Благова 2014: 107).

Языковая норма, как известно, — это то, как принято говорить и писать в данном обществе в данный период. «Никто не может ввести в обиход какое-нибудь слово или, наоборот, что-то запретить в языке, изъять из него. Нормы складываются постепенно, сами по себе, в языковой практике людей, обладающих высокой речевой культурой: писателей, ученых, журналистов ‹…› Словари и грамматики лишь отражают то, что независимо от лингвистов сложилось в литературном языке. Это очень хорошо понимал А. С. Пушкин, который еще в 1883 г. писал: «Грамматика не предписывает законов языку, но изъясняет и утверждает его обычаи» (Штудинер 2016: 555).

И еще из «тяжелой артиллерии»: говоря о словарях, о новых толковых словарях русской речи, словарях XXI века, напоследок остановимся на уникальном проекте — новом типе толкового словаря русского языка — словаре толково-объяснительном.

По мнению его автора, профессора Л. И. Скворцова (19342014), необходимость создания нового типа толкового словаря русского языка выявляют достижения современной лингвистики и обширной лексикографической практики.

По задумке речь идет о словаре объемом до 95 тысяч единиц с современным толкованием слов и выражений, а также с их объяснениями исторического, этимологического и предметно-энциклопедического характера.

Толково-объяснительный словарь представляет собой новый тип толкового словаря современного русского литературного языка, совмещающий в своем составе наряду с собственно лингвистическими данными и историко-энциклопедические, терминологические, предметно-бытовые знания и сведения внеязыкового характера.

Надо сказать, что замысел подобного словаря возник в результате многолетней работы по редактированию и дополнению новыми словарными статьями знаменитого однотомного «Словаря русского языка» С. И. Ожегова (1952 г.). Выработанные автором принципы однотомного словаря-справочника определили его популярность и авторитетность в повседневном употреблении, обеспечили его долголетие на протяжении всей второй половины ХХ века.

Напомним кратко эти принципы. Первый — это краткость, выражающаяся и в сокращенном объеме, и в краткости толкования, а также в преимущественном отсутствии иллюстрации объяснения. Второй принцип — популярность, выражающаяся в предельно упрощенном толковании научных терминов, описаниях технических устройств; малоинформативных сведениях из области церковного быта и религии в целом, а также социологии, философии, этнографии и многих иных сфер общественной жизни. И третий принцип — нормативность. «Словарь Ожегова воплощал принцип строгой нормативности, преследующей достаточно узкое (но вполне оправданное обстоятельствами времени создания) понимание «правильности» и вариативности»; уход от детальной и последовательной классификации представленной лексики в функционально-стилистическом, жанровом, историко-хронологическом и многих других аспектах.

Безусловно, такой словарь был необходим в 40-60-е годы. Тогда нужно было справочное пособие по культуре русской речи как повседневное и авторитетное подспорье в трудных и сомнительных случаях: в школьно-вузовской, редакционно-издательской и бытовой практике. Однако уже к 70-80-м годам ХХ века стало совершенно понятно (и не только специалистам-филологам), что этот словарь в его устоявшемся «классическом» виде