Тверской князь Новгород не слишком любит. Своенравный город, однако должное ему воздавал. Здесь, в земле племен словен, по преданиям, было положено начало Киевской Руси. Отсюда со славянской дружиной и новгородцами князь Олег, младший товарищ и сподвижник конунга Рюрика, с сыном, малолетним Игорем, спустился вниз по Великому водному пути и, овладев Киевом, городом на холмах, провозгласил его матерью городов русских.

В ту пору Новгород еще не был Великим, а вечевая вольность едва пробивалась. Но минет всего один век, и станет Новгород Господином Великим Новгородом, республикой Новгородской.

Новгород двурук: одна часть правобережная, другая – левобережная, а Волхов – кровь одного тела.

Пьет Волхов воду из озера Ильмень и убегает к озеру Ладожскому. У причалов река расширяется, и купеческие корабли бросают якоря в торговом городе. Ведут торг в Новгороде свои и греки, немцы и гости со сказочного далекого Востока.

Торговля и ушкуйники обогащают новгородскую скотницу. Не единожды вольнолюбивые новгородцы охлаждали пыл тех, кто пытался посягнуть на свободу Новгорода.

Но то было в прошлые лета, когда татарские орды еще не разорили Русь и бремя ордынское не легло на русичей.

Ордынское бремя сказалось и на новгородском торге.

* * *

Гавря появился в Новгороде вскоре после бурного вече, когда выкрикнули посадником новгородским Исаака Борецкого.

Дорога была долгой и утомительной, особенно под Новгородом, болота обманные, топи. Местами гати мощены хворостом и валежником. Однако чуть возьмешь в сторону, и засосет трясина.

К городу Гавря подскакал в сумерки, когда закрылись городские ворота. Ночевал в пригородном монастыре. Келарь в трапезной местечко ему отвел. Сказал по-доброму:

– Сын мой, передохнешь и, как только ворота городские откроются, так и ступай. В посадской палате и увидишь Исаака.

Раннее утро, и хоть лету половина, а прохладно. Гавря поежился, достал из торбы кусок лепешки с луковицей, пожевал. Монахи уже слушали заутренею.

Вывел оружничий коня, направился через ополье к городу. До ворот версты три. Гавря ехал не спеша.

Новгород наплывал на него стенами величественными, угрожающими башнями.

Издалека видно, как подобно огромному зеву стоят распахнутые городские ворота. К ним и направил оружничий коня.

Ратники городские от безделья в зернь играли, кости кидали, спорили. На Гаврю никто внимания не обратил. Отыскав заезжий двор и поставив коня, оружничий тверского князя направился в палаты посадника Борецкого.

* * *

Недолго и пожил оружничий в Новгороде. На второй день передал Гавря грамоту посаднику, прочитал тот, поглядел на тверича удивленно:

– Но почто ты, отрок, письмо князя звенигородского привез?

Гавря не знал, что отвечать. Борецкий сказал:

– Добро, в неделю соберу господ новгородских, людей именитых, а после совета и ответ дам. Ты же подожди, каково слово наше будет…

Людный город Новгород, колготный. По берегам Волхова баньки лепятся, по-черному топятся. А торжище даже по будням неугомонное.

У причалов корабли разные, лодки остроносые, плоскодонки, что тебе бабьи корыта, только большие, широкозадые.

По всему Новгороду дворы гостей именитых и концы богатые, людные: Гончарный, Неревский, Плотницкий, Словенский. Улицы Гавря даже не запомнил: Варяжская, Воздвиженская, Ильинская и еще много разных.

А уж церквей тут множество не только в городе, но и за его стенами, и монастырей несколько, мужские и женские…

Подивился Гавря хоромам посадника: за высоким забором с кованными воротами двухъярусные каменные палаты, кровля серебром отливала, а оконца стекла венецианского.

О богатстве Исаака Борецкого Гавря еще в Твери от боярина Семена наслышался. Знал, что и в Усть-Онеге, и в Поморье есть его сольницы и ловы.

Еще в тот первый день, как передавал оружничий грамоту, увидел он и самого посадника, рыжего боярина Исаака Борецкого. Из-под нависших кустастых бровей на Гаврю смотрели маленькие, властные глазки боярина.

«Каков-то будет ответ господ посадских?» – подумал оружничий тверского князя…

Засуетились на подворье новгородского архиепископа Симона. Зван он на Совет Господ по делу, весьма не терпящего отлагательств.

В палату сходились выборные посадские от бояр и купечества, старосты уличанские, мастеровые и именитые люди. Владыка Симон, нагрудный крест теребя, первым голос подал:

– Хотелось бы знать, посадник, чем люд новгородский взволнован? К чему Совет созвал?

– Владыка, и вы, люди именитые, прислал тверской князь Борис гонца и просит от имени князей галичских помочь звенигородскому князю Юрию на стол московский сесть.

– Это как понимать? – подал голос староста конца Плотницкого. – Ратников наших слать на Москву?

И зашумели в палатах посадских.

– Не к чему, Рюриковичи и сами разберутся!

– Поистине, не грех подсобить князю Юрию.

– Послать ратников, как послали на Киев в подмогу князю Владимиру и Ярославу.

– Не след! К чему нам рознь московская?

Архиепископ Симон слушал, пока именитые новгородцы, избранные в Совет Господ, выговорятся. Ждал, что скажет Борецкий. Знал владыка, посадник московских князей не любил, тяготел к тверским, но сейчас он хотел услышать голос Новгорода. Как в посадской палате решат, так и вече приговорит.

Однако, бывает, люд новгородский против Совета Господ идет, до кулачного боя доходят. Начнут на вечевой площади, а заканчивают на Волховском мосту. И то только тогда, когда он, архиепископ, с крестом к ним выйдет.

Но вот Борецкий голову к Симону повернул:

– Владыка, что скажешь ты, надо ли звенигородскому князю помочь на великое княжение сесть?

Архиепископ очи прикрыл. В палате установилась тишина. Но вот заговорил Симон.

– Князь Юрий по праву ищет великого княжения, но станут ли московские Рюриковичи довольствоваться справедливостью? Предоставим самим князьям решать судьбу стола московского. Так и отпиши, посадник, наш ответ тверскому князю. А вече на том стоять будет.

Поднялся архиепископ Симон, одернул рясу и, опираясь на посох, покинул палату посадника.

* * *

В полночь миновали причалы Нижнего Новгорода, освещенные факельными огнями. И подобно призракам удалились, да так незаметно, что сторожа на стенах городских внятно и ответить не могли, были корабли или нет.

А тверская флотилия все дальше и дальше удалялась от Нижнего Новгорода и, не приставая к берегам, скользила, пользуясь попутным ветром, к главному городу казанской орды.

Уже на полпути к Казани, в нескольких верстах от впадения в Волгу Суры-реки, высадил Пармен охочих ратников, таясь подошли к их вежам33.