вязкой и мрачной тишине стал отчетливо слышан какой-то шум, идущий из-под земли, сопровождаемый влажным хрустом подгнившего дерева. Только вот услышать его было уже некому.

Минут через десять активного продвижения мы выскочили к невысокой каменной ограде, сложенной из кусков дикого и необработанного камня. Слегка покосившиеся деревянные ворота, перекрывающие выход с погоста, оказались запертыми снаружи.

— Сейчас открою! — произнес Первуша, резво сигая через каменную ограду, благо она была всего лишь по грудь пареньку.

Возился он не долго, и уже буквально через минуту старые ворота, распахиваясь, заскрипели, выпуская нас с территории ночного погоста. Когда мы с Василинкой тоже вырвались «на свободу», Первуша закрыл створку, приладив на место примитивный запор. Вот, не пойму я, зачем вообще закрывают эти ворота? Ведь никакого замка и в помине нет! Просто, чтобы никому в голову не пришло гулять по ночному кладбищу? Ну, так можно же, как и мы, просто войти с другой стороны — там даже и стены-то никакой не наблюдается. В чем же скрытый смысл-то такого абсолютно нелогичного поведения?

— Вон он, домик Лекаря! — Первуша махнул рукой в сторону недалекого тусклого огонька, виднеющегося прямо по курсу.

Я тоже уже разглядел этот слабый свет из окна, едва-едва разгоняющий ночную темноту из домика Лекаря. Да, не имея даже примитивной «лампочки Ильича» и больших запасов Магии, освещать свои жилища в этом абсолютно не технологичном регионе, было весьма проблематично. Свечи, лучины, на худой конец масляные лампы — и ни в чем себе не отказывайте, товарищи дорогие!

Мы стремительно побежали на свет этого тусклого огонька. Жилище местного лекаря оказалось небольшим, но добротным деревянным домом, выстроенным, как и все дома в этой округе из потемневших от времени массивных сосновых бревен. Только по одному виду становилось понятно, что выстроен домик уже давно, но и простоит еще довольно долго. Умели строить в старину! Никакой ограды вокруг этой бревенчатой избы не было в принципе, и Первуша первым поднялся на небольшое крыльцо и дернул за ручку двери.

Дверь оказалась не запертой, и мы всем скопом ввалились в жилище местного эскулапа. Обстановка в «фельдшерском пункте» при свете коптящей масляной лампы, установленной на простом деревянном столе, мне показалась несколько мрачноватой и удручающей.

Да еще ни о какой стерильности здесь явно не знали, и даже не догадывались. Посередине избы, даже не разделенной перегородками, стояла основательно закопченная печь. Некогда побеленная, теперь она представляла собой жуткое сооружение, сплошь покрытое черными пятнами сажи. И если бы не труба, исчезающая в таком же закопченном бревенчатом потолке, я бы подумал, что здесь топят «по-черному».

Вокруг печи вдоль стен располагались узкие лежанки, заваленные каким-то скомканным грязным бельем. Лежанки оказались лишь ненамного шире обычных массивных лавок, что были установлены возле стола. Одна лежанка была занята неподвижным человеческим телом, перевязанным в районе живота и груди напитавшимися кровью тряпками.

Вглядевшись в зеленовато-бледное лицо раненного человека, я легко признал Молчана — брата-близнеца Нечая, сместившего тивуна и, по всей видимости, узурпировавшего власть в городище. Судя по внешнему виду Молчана, по обилию крови, пропитавшей небрежно наложенную повяку и по видимому отсутствию дыхания — он был очень плох, если, вообще его можно еще считать жильцом.

Не знаю, смогу ли я, даже при наличии Силы, вытащить этого бедолагу из костлявых объятий Смерти? Далеко не факт — слишком уж погано он выглядел! Для начала, нужно было хотя бы точно оценить его состояние. А для этого тоже нужна Энергия. А вот найдем ли мы её здесь — далеко не факт!

— Молчан! — воскликнула Василинка, бросаясь к телу. — Что же это делается-то… — По обыкновению завела она обычную женскую «шарманку» с потоком слез, соплей и всего прочего, совершенно не относящегося к делу.

Я же прямым ходом пошел к столу, сплошь засыпанному крошками, заваленному какими-то недоеденными кусками и тарелками с остатками засохшей каши, за которым успел заметить маленького, какого-то тощего до крайности, да еще и плюгавого мужичка. Голова местного эскулапа покоилась на столе в луже какой-то липкой дряни, блестящей в свете масляной лампы. Рядом стоял откупоренный кувшин из которого разило кислым запахом дешевой бормотухи и валялась перевернутая кружка.

Лекарь же, если это слово можно было применять к этому мерзкому человечку, абсолютно насрав на «пациента», явно прибывающего на последнем издыхании, сладко посапывал в алкогольном угаре, пуская пузыри и орошая стол клейкими липкими слюнями, что стекали из уголка рта. Я даже плечами передернул от этой мерзкой картинки, открывшейся моему взору.

Мне до жути захотелось прибить этого засранца, чтобы остальным, пришедшим на его место, неповадно было так своими обязанностями манкировать! Но для начала нужно было выяснить, остался ли у него хотя бы небольшой запас Силы в Кристаллах-Накопителях, выделяемых казной городища этой гребаной богадельне.

— Опять нажрался, скотина! — Вновь первым среагировал пацан, подскочив к эскулапу.

— Не в первый раз с ним токое? — полюбопытствовал я для проформы, хотя, в принципе, мне и так было понятно, что не впервой.

— Он постоянно навеселе! — ожидаемо ответил пацан, схватив пьянчугу за плечо и сильно его встряхнув. — Проснись, Малыга[1]!

— И-и-и… — обильно пустив слюну, просипел Лекарь. — Отвалите, супостаты! Видите, не до вас сейчас… — И Малыга вновь захрапел, еще обильнее пуская пузыри.

— Первуша! Дедунь! — Донесся голос Василинки от лавки больного. — Дядьке Молчану совсем плохо! Я даже дыхание его уловить не могу!

— Первуха, — переиначив имя парнишки на свой лад (А что? Он прям один в один Петруха из «Белого солнца пустыни»), — рапорядился я, — растрясай пока этого говнюка! А я погляжу, как там Молчан себя чувствует, — произнес я, перемещаясь к лежанке раненного мужика.

— Тихо! — попросил я шмыгающую девчушку, наклонившись над телом, и приложив руку к шее Молчана.

Поместив указательный и средний пальцы в полость между дыхательным горлом и большой мышцей, я сосредоточился, пытаясь нащупать биение пульса. Кожа бедолаги была холодной и липкой от выступившего пота. Как я ни старался, почувствовать пульс мне так и не удалось. Видимо, дела у бедолаги были совсем швах! Если он вообще еще живой.

Если с пульсом не задалось, можно было еще попробовать уловить его дыхание. Только мне нужно было стеклышко, зеркало, либо железка какая, только желательно холодная и хорошо отполированная. Мой взгляд зацепился за ножны с мечом, висевшие на поясе Молчана, и которые никто не удосужился с него снять, даже этот горе-Лекарь!

Я