возвращена королевская милость, и он получил в невесты Изабеллу де Клари. Джон не знал, что в тот день Уилл еще и чуть было не взял в плен Андре. Тому удалось вырваться от Уилла, но он сломал руку, и Ричард поддразнивал его, напоминая о похожем инциденте в Святой земле, когда Андре пострадал от смертельно раненного им сарацина. Джон слушал их с застывшей улыбкой – он не понимал, с чего этим людям так нравится вспоминать о том, как их чуть не убили. В этом отношении он больше, чем Ричард, походил на отца. Генриху никогда не нравились войны, и хотя, если доходило до драки, он сражался умело, но в отличие от Ричарда, никогда не упивался этим.

Джон беспокойно ерзал на месте, гадая, вернулся ли уже Дюран с его шлюхой, когда Ричард наконец обратился к нему.

– У меня есть для тебя хорошая новость, Джонни. Я намерен вернуть тебе утраченные владения.

Джон выпрямился, с изумлением и радостью глядя на брата:

– Благодарю тебя, Ричард!

– Твои земли, но не твои замки. Они остаются в моих руках.

Разочарование было огромным, потому как замки олицетворяли силу, но Джон понимал, что лучше его не показывать, и еще раз бурно поблагодарил брата. Андре и Уилл уже пытались оспаривать решение Ричарда, говоря, что захват Джоном Эвре был бесчестным, а в схватке за замок Водрей он выказал себя трусом. Они не могли понять, почему Ричард так снисходителен к Джону, хотя полагали, что тут сыграла роль королева-мать. Обменявшись взглядами, они пришли к молчаливому согласию в том, что ни в личных, ни в политических вопросах чужакам никогда до конца не понять поведения этой анжуйской семьи, мстительной и великодушной, и всегда действующей в династических интересах.

* * *

Арн сел на кушетке, внимательно прислушиваясь. Когда смутный и сдавленный, но уже знакомый ему звук повторился, он отшвырнул одеяло и, дрожа от холода, натянул через голову рубаху. Прошлепав босиком через комнату, он отдернул льняной полог, закрывавший кровать Ричарда, и темнота чуть отступила, разогнанная языками пламени угасающего очага. Как он и предполагал, Ричарда опять мучили ночные кошмары – голова его металась по подушке из стороны в сторону, рот был перекошен, дыхание хриплое. Простыни намокли от пота, а когда Арн осторожно протянул руку и тронул Ричарда за плечо, то испуганно отдернул ее – кожа короля показалась обжигающе-горячей.

* * *

Ричард догадывался, что должен быть в Яффе, потому как было безбожно жарко. Он попытался открыть глаза, но утремерское солнце слепило. Он слышал, как вокруг ходят люди, различал голоса Андре и мастера Ральфа Безаса, его личного врачевателя. Услышав голос матери, он удивился, ведь матушка не сопровождала его в походе на Святую землю. Он сощурился, борясь с ослепляющим сиянием, и попытался рассмотреть, в самом ли деле она тут, и тем самым вызвал в палатах переполох.

– Он очнулся!

Этот голос Ричард тоже узнал – то был мастер Джон из Бридпорта, другой его врач – и встревожился, ведь последний раз он видел мастера Джона в Германии. Господи Иисусе, он что, снова в Трифельсе? Ричард попытался сесть, но его тут же уложили обратно. Он покорился, поняв, что, где бы он не находился, это не Германия. Здесь его мать, Андре, Вильгельм Маршал, его лекари и даже четырнадцатилетний сын Филипп маячил за спинами у прочих. Прежде чем Ричард смог заговорить, на его лоб легла рука:

– Благодарение Господу, лихорадка спала!

К этому моменту Ричард узнал свои покои в Ле-Мане. По мере прояснения сознания к нему возвращались воспоминания. У него внезапно разболелась голова, когда он перешучивался с Андре о том, что Господь наказал его за возвращение земель Джонни. Он вспомнил, как было жарко в ту ночь, как он сбрасывал простыни, стараясь спастись от удушающего жара. После этого – ничего.

– Как долго?..

– Ты заболел в канун понедельника, сир. Сегодня Великий четверг.

Он потерял три дня?

– Это не четырехдневная лихорадка? – неуверенно спросил Ричард: он помнил, что за приступами жара всегда следовал озноб. Оба врача заверили, что это не возвращение малярии, мучавшей его годами. – А что тогда?

– Мы не знаем, монсеньор. – Мастер Ральф медленно покачал головой. – Очень странно, что ты так внезапно и сильно заболел. Ты чувствовал недомогание перед тем, как открылся жар?

Ричард сказал про головную боль и саднившее горло, но лекари оставались в замешательстве. Подошедшая Алиенора поцеловала сына в лоб, чтобы убедиться, что жар в самом деле спал.

Переводя взгляд с одного лица на другое, король видел такую безмерную радость, что понял: они не знали, выживет ли он. Ричард потерял счет, сколько раз доводилось ему сражаться со смертью, но никогда еще ее нападения не были такими внезапными. В прошлом она всегда предупреждала его. Однако он слишком устал, чтобы думать о своей таинственной болезни, его непреодолимо клонило в сон. Ричард вяло пробормотал извинения, затем уснул так резко, что по покоям пробежал холодок страха. Но убедившись, что дыхание и пульс короля ровные, оба врача объявили, что сейчас больной больше всего нуждается в отдыхе. Мастер Ральф отважился дать королеве-матери совет тоже поспать немного, ибо, с Божьей помощью, ее сын скорее всего поправится. Алиенора слишком устала, чтобы спорить. Андре и Уилл вскоре тоже отправились в свои постели. Филипп воспротивился и, закутавшись в плащ, свернулся в кресле и стал караулить отцовский сон.

* * *

Проснувшись, Ричард сразу понял, что на дворе день, поскольку в королевских покоях дворца Ле-Ман имелась такая роскошь, как оконные стекла. Встав с постели, чтобы воспользоваться ночным горшком, он не стал протестовать, когда доктора настоятельно велели ему снова лечь: тело восстанавливалось медленнее, чем мозг, и ноги у него подкашивались. Ричард доедал суп, сидя в кровати, когда в спальню впустили Джона.

– Входи, маленький братец. Жаль развенчивать твои надежды, но я, похоже, не умру.

Джон и глазом не моргнул:

– И я рад этому, мой большой брат. Если бы ты отправился к Господу на страстной неделе, большинство твоих лордов выбрало бы следующим королем малыша Артура, поскольку в глазах многих я все еще порченый товар. Так что буду премного благодарен, если ты на