время перестанешь заигрывать со смертью, хотя бы до той поры, когда я сумею восстановить репутацию.

Лекари уставились на Джона, открыв рты. Но его ставка сыграла: Ричарда подобное нахальство позабавило, а не оскорбило. Придвинув к кровати кресло, Джон постарался развлечь брата, так как знал, насколько из него плохой пациент. Сначала он преуспел, но вскоре Ричард ушел в себя, погрузившись в неприятные раздумья – по крайней мере, Джон пришел к такому выводу, глядя на мрачное лицо старшего брата.

К тому времени к Джону присоединились Алиенора, Андре и Уилл. Ричард лежал тихо, но присутствующие сочли это естественным в его состоянии и обрадовались, что король согласился поесть. Королю пришлось вынести краткие посещения епископа Ле-Манского, архиепископа Руанского, графа Честерского, виконта Туарского и еще нескольких знатных лордов и клириков. После этого он снова поспал, а проснувшись, обнаружил, что комнату заполняют тени. Приподнявшись на локтях, он внимательно оглядел их, переводя взгляд с докторов на мать, брата, кузенов Андре и Моргана, затем на Уилла Маршала, капеллана Ансельма, вице-канцлера Эсташа и вновь прибывшего декана собора Сен-Мартен-ле-Гран Уильяма де Сен-Мер-Эглиза.

– Я хочу задать вопрос всем вам. Может ли эта болезнь быть знаком Господним? Предупреждением, что я должен искупить грехи и вести более праведную жизнь?

Джон сразу смекнул, что к чему, и совершенно не обрадовался. Если брат решит «вести более праведную жизнь», он примирится с женой, а последнее, чего хотелось Джону, так это чтобы Ричард проводил на ложе Беренгарии достаточно времени, чтобы зачать сына.

– Ты же не можешь принимать всерьез того чокнутого отшельника, Ричард. Он нес чепуху!

Но трое священнослужителей уже уверяли Ричарда, что Господь и в самом деле может предостерегать его, и оба врача согласились, что странную природу его болезни можно объяснить только божественным наказанием. Следующим заговорил Уилл. Перед его глазами стояла не постель Ричарда, а смертное ложе его брата Хэла. «Бог карает меня за грехи, Уилл», – слышались ему слова. С потемневшими от страха глазами Хэл отчаянно кричал, что уже поздно, что Люцифер уже здесь, с ними, ждет, когда придет время забрать его душу. Спустя почти двенадцать лет у Уилла все еще наворачивались при этих воспоминаниях слезы: он любил своего молодого лорда, хотя Хэл сбился с пути и в последние недели жизни был не лучше разбойника. Уилл помог Хэлу умереть доброй смертью, и сейчас, разволновавшись так, что сдавило горло, повторял его брату те же самые свои слова:

– Господь Всемогущий оказал тебе великую милость, сир: дал время раскаяться и просить Его прощения.

Морган поддержал Уилла, вспомнив о предупреждении более весомом, чем болтовня отшельника – наставлении епископа Линкольнского. Андре и Алиенора не знали, что ответить. Особенно сомневался Андре: он думал, что Джон прав, и отшельник, вероятно, безумен. Но лучше проявить излишнюю осторожность, и Алиеноре казалось естественным, что Господь больше беспокоится о душе короля. И кроме того, Ричарду не обрести сына и наследника, если он не наладит свой развалившийся брак.

Когда она не стала возражать, Джон понял, что его голос не будет услышан. Ричард устроит еще одно показательное покаяние, как уже делал в Мессине, желая стать достойным вести битву против мусульман. И с треклятым своим везением, братец Ричард сделает своей испанской женушке ребенка еще до конца месяца. Жалея, что не может затравить этого отшельника своими собаками лимерской породы и скормить им его внутренности, Джон погрузился в мрачное молчание, на которое никто не обратил внимания.

* * *

Джоанна поняла, что что-то не так. Пока Ричард встречался с Констанцией в Анжере, Морган навестил Мариам в Бофор-ан-Валле. Визит оказался очень коротким, и следующие две с половиной недели тихая и замкнувшаяся в себе Мариам отказывалась отвечать на все вопросы Джоанны. Но Джоанна была настойчива, и когда Мариам после пасхальной мессы в замковой церкви выскользнула в сад, последовала за ней.

Она нашла Мариам на дерновой скамейке у рыбного садка.

– Я знаю, что лезу не в свое дело, – сказала Джоанна раньше, чем та смогла заговорить. – Но я люблю тебя, как сестру, и вижу, что ты страдаешь. Позволь мне помочь.

– Как будто я могу остановить тебя. – Прекрасные золотистые глаза Мариам были наполнены слезами, и как только Джоанна села рядом, она начала облегчать душу. – Морган приезжал сказать, что Ричард пожаловал им с Гийеном щедрые дары, большие поместья в его герцогствах Нормандии и Аквитании. Он был такой радостный, Джоанна, говоря, что теперь мы можем пожениться. Отказывая ему, я едва не разбила свое сердце.

– Но почему? Я знаю, ты его любишь.

– Да, люблю, и не стану обременять его бесплодной женой.

Джоанна взяла Мариам за руку.

– Как часто ты делила постель с Морганом? Пару раз в Святой земле, да еще было несколько коротких свиданий в прошлом году. То, что ты не смогла зачать, ничего не доказывает, Захра.

От этого арабского ласкового слова, прозвища, которым ее называл брат Вильгельм, у Мариам полились слезы.

– Ты забываешь, что за четыре года брака с Бертраном я ни разу не забеременела.

– Но это не значит, что ты не можешь, – настаивала Джоанна, поскольку врачи, осматривавшие ее в Салерно, придерживались революционного мнения, что вина за бездетный брак не всегда лежит на женщине. – Многие жены беременеют после многих лет считавшегося бесплодным брака. Возьми хоть Констанцию. Кто ждал, что она забеременеет на сороковом году?

– Я сказала не всю правду, Джоанна, – призналась она, помолчав несколько секунд. – Да, я боюсь, что не смогу зачать. Но я не могу выйти замуж за Моргана не из-за этого. Наши дети никогда не станут здесь своими. Я видела, как люди смотрят на меня, как шепчутся за спиной. В Пуатье меня называли «сарацинской ведьмой».

Джоанна была разгневана – она и понятия не имела, что Мариам чувствует себя чужой в анжуйских владениях.

– Почему ты мне не говорила? Подлые скоты! Ты лучшая христианка, чем большинство из них!

Негодование Джоанны согрело Мариам, и она обняла подругу.

– Мне все равно, что другие говорят обо мне – жизнь с тобой защищает меня от подозрительности и враждебности, – заявила фрейлина. – Но для моих детей это будет иметь значение. На Сицилии сарацинская кровь – дело