все снаряжение, которое будут проверять на смотре, а снаряжения этого, знаете ли, очень дохера. И вот с семи утра субботы начался тот прекрасный рабочий день. Погода, кстати, была отменная для нашего региона, светило солнышко, было где-то в районе пяти градусов выше нуля. И вот после развода на ПХД[27], весь отряд превратился в бесконечный поток муравьев, несущих на себе все, что можно. Группники занимались личным составом, а также, чтобы никто ничего не забыл, параллельно подбивая форму «1а» (форма учета личного состава группы), у ротного были свои заботы, так как на нем висело полтонны документации, которой уже в те годы было неоправданно много. И вот в течение часа отряд медленно переезжал из казармы на плац. При этом форма одежды была помимо полевой формы, бронежилет и шлем. Это очень важно стоять на смотре в броне, и ее нельзя положить рядом, это очень важный фактор, ты должен быть обязательно в ней, а иначе твоя боеготовность падает. И вот, с известным командирским запасом времени, в девять сорок пять, ротный построил роту и пошел докладывать комбату о готовности. Комбат ставит задачи ротным, а группы стоят сзади, в окружении различных ящиков, рюкзаков, каких-то лопат, топоров и прочих других предметов. Затем выходят ОНИ… ПРОВЕРЯЮЩИЕ ВСЕЯ РУСИ. Важность этих людей возрастает с нереальной прогрессией. Вершители судеб, не иначе. И на таких смотрах сразу видно, кто есть кто. Одни пришли, поздоровались, посмотрели самое важное, посмеялись над всем происходящим и ушли обратно. А вот вторые будут проверять у тебя все, от иголок и ниток, до солдатских книжек и какой-нибудь печати в военном билете у бойца. А ты стоишь в броне, и обтекаешь, пока его величество проверяющий, не изволит закончить данную процедуру, периодически отвечая на мои любимые албанские вопросы. Вот примерно в таком формате проходит смотр. Но я напомню, что этот смотр был в преддверии смотра Московской комиссии, который должен был пройти то ли в понедельник, то ли во вторник, поэтому просто так нас отпустить не могли, и проверяли абсолютно все. Нашли недочеты по тыловому обеспечению, а также тот факт, что бирки (каждый военный обожает это слово) были пришиты не одинаково, а значит не зачет, а значит отряд остается на плацу, устраняет ошибки и потом повторный смотр. Да, целый отряд специального назначения в субботу сидит на плацу, отрывает бирки и заново их пришивает. А вы там про стрельбу спрашиваете, снарягу. Вы сначала бирки пришейте ровно, в одном месте, одинаковыми нитками, а потом мы с вами поговорим за снарягу. А еще точно помню недочет, который указал нам наш зампотыл, цитирую:

— Ленты затяжки неоднообразны. У кого в узел связаны, у кого болтаются, у кого резинкой подвязаны. У всех должно быть одинаково.

И вот мы начали устранять и этот недочет, а то мало ли чего. А рюкзаки тогда выдали такие конченные, у них подвесная была никакая и этих лент регулировочных было столько, что затрахаешься их заправлять. Но задача поставлена, надо ее выполнять. Время подходило к обеду, весь это сюр сошел на нет и люди, под любыми причинами стали ходить в казарму и там, как говорят в армии, проебываться. У штабных товарищей, наверное, в планах изначально было провести повторный смотр после обеда, но нам это довели примерно в тринадцать часов. Хотя по субботам мы обычно находились в бригаде до обеда, но так как на носу была большая Московская проверка, то сам Бог велел, поработать чуть подольше. И вот с этого момента начинается все самое интересное. Сейчас, оглядываясь на это все — немного смешно, но тогда было печально.

Я поехал на обед домой. С женой решили, что сегодня вечером закажем суши, купим вино, может позовем друзей, в общем проведем время вместе в те редкие выходные, когда я бывал дома. На этих прекрасных мыслях я надел форму, сказал, что дома буду не позже восемнадцати часов, чмокнул жену и поехал обратно в бригаду. По пути на службу, на одном из светофоров, я понял, что забыл все документы дома, паспорт, кошелек с деньгами, документы на машину и телефон.

— Вот блядь, — ругался я на себя.

— Слава Богу, хоть удостоверение офицера не забыл. — успокоил я себя, нащупав его в нагрудном кармане.

Я был уверен, что этот смотр пройдет быстро, так как темнеет рано, да и суббота, никто из начальства сильно задерживаться не будет. Так думали все офицеры, в принципе.

И вот начался повторный смотр. К моему большому сожалению, нас опять заставили надеть броню, и еще к большему моему сожалению, начался дождь. Причем сначала он моросил и на это никто не обращал внимания, а потом пошел конкретный сильнейший ливень, и мы вымокли как котята. Знаете, такой ливень, когда перед тобой стоит какой-то проверяющий в накидке от дождя, а ты его плохо видишь, потому что с твоего шлема течет струя воды, вот такой ливень был. Стоя под таким дождем проходят всем известные процессы: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. Но принятие приходит так быстро, что торга там нет. Мокнешь, обижаешься на кого-то, а потом уже похрен, уже струйка воды течет у тебя по трусам, и ты фразу «промокнуть до ниток» понимаешь, как никогда. И проверяющие что-то тоже уже не хотели особо уходить, в общем все происходило как-то необычно. Было темно, только фонари вокруг плаца освещали наши промокшие тела и снаряжение. Где были в этот момент комбат, ротный и другие лица начальства, я не знал, у меня была апатия, я просто стоял и впитывал небесную воду.

И тут я увидел бегущего комбата, а поверьте мне, бегал он крайне редко, причем бежал комбат так быстро, как не бегал уже лет десять, одной рукой придерживая шлем на голове, во второй руке у него была модная радиостанция Йессу, на спине висит противогаз и автомат. Не добежав до нас еще метров тридцать, он громко крикнул:

— Отряд, по машинам.

Конечно, сначала его слова никто не оценил, кто-то вообще не услышал даже, но он утвердительно повторил:

— Грузимся в машины.

Какие машины? Куда грузимся? Все подумали, что комбат сошел с ума. Мы стоим на плацу, все мокрые в хлам, суббота, уже почти восемнадцать часов, в понедельник смотр Московской комиссии, а он нас куда-то грузит.

— Командир, что происходит? — спросил у меня командир отделения, Джонни.

— Пока сам не знаю, но что-то мне это не нравится.

Ротные ушли к комбату, а мы продолжали стоять