Из цикла «Лермонтовский проспект»

Стоя на Лермонтовском проспекте в Петербурге, в 1987 году

Ничто не вечно под луной…

Н.Карамзин

Михаил Юрьевич Лермонтов

Не знал, что будет проспект его имени

В городе на Неве.

Был он поэтом без счастья и имени,

Ветер гулял в голове.

И опостылевшей России царской

Он говорил: «Прощай…»

Прощался с Россией немытой, несчастной

И покидал свой край.

Михаил Юрьевич Лермонтов,

Наверное, думал, что за стеной Кавказа

Найдет чистоту и счет.

Уберегся он от жандармского сглаза,

Но погиб двадцати семи лет

От пули некоего Мартынова —

Своего, как ни прискорбно, бывшего друга.

Дуэль?

Дуэль, увы…

Нет, не вырваться было из страшного круга,

Не убежать от молвы.

Это случилось очень давно.

Теперь таких как Мартынов и нет

В городе на Неве.

Зато есть Лермонтовский проспект,

И он существует навек…

Залгавшийся ангел

(утренние строки)

По небу полуночи ангел летел…

М.Лермонтов

О, ангел залгавшийся…

Б.Пастернак

Лети, лети, мой белокурый ангел!

…Ты обернулся, впрочем, сатаной,

Как дождь косой, метнулся стороной,

Махнул крылом —

И скрылся в неизбежность.

Зачем ты прилетал, безумный ангел?

Зачем безумства эти сотворил?

Тебе я верил, жилы отворил:

Кровь вытекла —

И разум помутился.

А я тебя любил, неверный ангел,

Я сжег мосты, я прошлое спалил.

Но дождевая пыль мой остудила пыл,

Струись вода,

Целебная, как жизнь!

Залгавшийся мой ангел! Ты, увы,

Стал запятой, запятнанным забвеньем,

Презренным, заблудившимся мгновеньем.

Лети, лети —

Твой неприятен очерк.

Мой белокурый ангел! Как ты лгал,

Как сладко пел, в любовь ко мне играя.

Ты подарил мне, ангел, муки рая.

Лети ко всем чертям.

Окончен бал.

Диалог вполголоса

И смерть пришла: наступило за гробом свиданье…

Но в мире новом друг друга они не узнали.

М. Лермонтов

– И я тебя любил,

И ты меня любила…

– Но, видно, ты забыл,

Когда всё это было.

– Тому двенадцать лет,

А может быть, тринадцать.

– А может быть, и век,

Но надо расставаться.

– И небо в облаках.

– И тянет к непогоде.

– Не говори мне: „Ах…“

– Прощаемся.

– Уходим.

…Они уходят вспять

Из замкнутого круга,

Чтоб встретиться опять,

И не узнать друг друга…

Лермонтов, «Тамань»

Прошлое исчезает в тумане,

как

корабельный

колокол,

потерявший язык,

как контрабандист Янко

из лермонтовской «Тамани»,

чей беспощаден и неподкупен язык:

там небосвод невыразимо черен,

там

девушка,

как русалка,

выплывает из глуби вод,

там, равнодушный к людям,

живет Печорин,

там звезды водят смертельный,

последний свой хоровод,

огням подобно святого Эльма,

подобно

блеску

брошенных

в ладонь монет.

И мальчик слепой таращит

угрюмые бельма

в мире,

в котором

его давно уже нет…

Из цикла «Литераторские мостки»

Памяти Гаршина

В феврале 2020 года исполнилось 165 лет со дня рождения Всеволода Гаршина – потрясающе талантливого писателя, публициста, критика, который прожил всего лишь 33 года (1855–1888). Странно, что это обстоятельство прошло незаметным…

Тогда, как подстреленная птица,

он камнем летел вниз —

в лестничный пролет,

о чем думал он, безумный Гаршин?

О том, что грешен?

О том, что горше

нет ничего,

чем эта

паскудная жизнь,

издевательски уложившаяся

в две даты:

1855–1888-й?

„Что это происходит со мной? —

думал он, —

почему я лечу, как птица,

выпавшая из гнезда?“

И чей-то голос ему отвечал:

„Да,

ты летишь,

и твой ум над Вселенной рассеян,

ты летишь над больною своею Россией,

каждый третий здесь наг, вороват и рассеян,

каждый первый себя ощущает мессией.

Вот и ты в тридцать три своих огненных года

выбрал лестницу в доме в виде Голгофы.

Что же, видимо, нынче такая погода,

словно знак надвигающейся катастрофы.

Это бездна, провал, это лестничный омут,

это дни, как проклятье, в сознании ленном,

этот век, что распадом нечаянным тронут,

пахнет в воздухе смертью, пожаром и тленом…“

Бенедиктов

(Баллада о несправедливо забытом поэте)

От рассерженных, разнузданных вердиктов —

– Перебор был, словно волны через край, —

Скрылся из столицы Бенедиктов

В незаметный деревенский край.

Было столько сладкой славы для разбега —

– Бенедиктов был любимцем вольных муз, —

Но катилась времени телега

Под уклон. И вот какой конфуз:

Заклеймил, увы, пиита графоманом

Знаменитый и занозистый зоил,

Объявил стихи его обманом,

Или – проще говоря – убил,

Защищая – вроде – русскую словесность, —

– Эту роковую – знамо! – даму-вамп.

И пиита скрыла неизвестность,

Превратив его в затертый штамп.

Очутившись навсегда среди реликтов,

Напрочь позабыт, как опустевший храм,

Никому не нужный Бенедиктов

Вписан был в главу – «словесный хлам».

Но на сломе – вдруг – двадцатого столетья,

В тот момент, когда катился мир на слом, —

– По-цветаевски скажу: „Удар веслом!“ —

Ветра взмах – и растворились клети,