К Чейзу подходит девушка, он наклоняется, что-то ей отвечает, на что она с недовольством смотрит на него. Чейз, зажав бутылку двумя пальцами за горлышко, указывает в мою сторону и машет мне головой подойти к ним. Стряхиваю себя тухлый настрой и, приобняв за талию Винни, покачиваюсь под музыку.

– Пора уже закругляться, – шепчу на ухо девушке. – Ты пока пойди в дом и запрись в комнате. Я всех разгоню.

– Для чего мне это делать? – удивленно смотрит на меня.

Пожимаю плечами и подхожу к Чейзу.

– Чтобы сегодня никого в доме не было. – Он сдержанно кивает, я ему напоминаю о рыжей девчонке, которую он так страстно обнимает. Еще мне потом не хватало проблем между их парочкой с Хейли. Парень еще не хлебнул сполна, видимо.

– Я не ночую дома. – Он подмигивает девчонке.

Поджимаю губы от негодования, этот балбес решил усложнить себе жизнь, как я однажды. Иду к колонкам и с громким писком отключаю их, пока толпа все еще не рассосалась. Все оглядываются по сторонам, не понимая, что происходит.

– Все, народ, закругляемся, – громко говорю я. И показываю им на выход. – Все свои бутылки и стаканчики в урну, иначе я засуну вам их в глотку.

Мой брат ржет над моими словами, закрывает установку барбекю крышкой и с полной тарелкой отправляется в дом один. Народ постепенно расходится, я прохожу следом за ними и проверяю, чтобы все было в порядке. Моя машина отъезжает с подъездной дорожки, значит, Чейз решил наломать дров, ну что же, его дело. Закрываю задний двор и иду к центральным дверям мимо окон Винни. Из открытого окна я слышу голос диктора, замираю на месте от его слов.

– Нет, только не это. – Сломя голову несусь в дом, не разуваясь, вламываюсь в ее комнату и вижу побледневшее лицо и сгорбленную фигуру.

– Шелли, – всхлипывает девушка, – ей было всего пятнадцать. Тер, она же еще такая молодая.

Обнимаю ее за плечи и смотрю тупо в телевизор. Очередное самоубийство в нашем городке, местные новости трубят о новой жертве, которая закончила свою жизнь на знаменитом мостике, где обычно встречаются влюбленные. Это не первый раз, когда на камнях находят тело. Человек в экране сообщает о прошлых самоубиенных.

– Ты ничего не сможешь сделать, – отвечаю ей. – В этом нет твоей вины.

– Если бы я пробралась в ее дом. Нашла эту чертову книжку, они бы уже прикрыли все это. Сколько еще жертв? – Она встает и начинает ходить из стороны в сторону. – Ты не понимаешь. За время наших встреч я нарушила кучу заповедей. Их всех даже невозможно перечислить. Вот даже, например, сегодня.

– Я уже ознакомился с ними, – спокойным голосом отвечаю девушке. – И все они яйца выеденного не стоят. Это обычное давление, ты сама прошла через это. Вас ловят на чувстве вины, отгораживаются, как от заразных больных.

– В том то и дело, но пока ты живешь этим, тебе самому не понять. Все кажется слишком сложным. – Она упрямо сжимает пульт в руке. – Может, есть телефон доверия, это похоже на людей с зависимостью.

– Сектантской, Винни. Я просмотрел все новости за прошедшие годы, и постоянно пишут об этом. Как только закрывается одна секта, открывается другая.

– Адриан Йаттс, умерший 13 сентября 1993 года после того, как Верховный Суд канадской провинции Ньюфаундленд признал его «достаточно взрослым» и отверг просьбу Департамента защиты детей о судебном постановлении на переливание крови. 12–летняя Лена Мартинес, умершая 22 сентября 1993 года после того, как местная Комиссия врачебной этики признала ее «достаточно взрослой» и не подала в суд апелляцию о судебном постановлении на переливание крови. Что они, по-твоему, должны были сделать? Эти дети боролись на смерть, дрались с врачами, сопротивлялись и вырывали иглы из своих рук, как бы это ни было больно, разрывали пакеты с кровью. Ради чего? Ради веры, которую в нее поселили эти люди. Моя мать. И теперь я остаюсь в стороне. Так же, как и все остальные, прикрываю их, пока происходят чудовищные вещи! – кричит громко девушка. – Бесчеловечная политика шантажа ради возвращения непокорных обратно в лоно «матери-организации» доводит всех этих людей до психических расстройств и самоубийств, и эти искалеченные и уничтоженные судьбы на их совести.

– И что ты намереваешься сделать? – Я встаю напротив нее, громко прикрикнув, чтобы она пришла в себя. – Что может сделать одна маленькая девчонка против целой церкви? Ты хочешь подставить себя, как жертву, и расхлебывать за других? Откуда, блин, такая самоотверженность?

– Я знаю, где она лежит. Могу помочь, пусть и немногим, – хватаю ее за плечи и разворачиваю к себе лицом.

– А им нужна твоя помощь? Хоть один из тех, кто говорил о том, что вы друзья появился рядом с тобой, пока ты шаталась по улицам? Хоть один помог, когда ты сбегала от нее ночами? – Я отпускаю девушку и сжимаю переносицу. – Нокс встречался со мной. Он рассказал мне обо всем и предупредил, чтобы я не появлялся в ее доме. Иначе если меня поймают, все будет выглядеть, как ограбление, и я получу срок.

– Ты хотел сделать это вместо меня? – Она смахивает слезы с глаз. – Терренс, ты готов был сделать это ради меня?

Я бы встал на одно колено, прямо сейчас отдал бы ей подарок, который измучил меня за этот месяц. Мы могли бы расписаться в первом попавшемся окружном суде или у нотариуса. Ведь именно сегодня я планировал сделать предложение, но не при таком же разговоре…

– Я сделаю для тебя что угодно. Для тебя и ради тебя, просто не лезь никуда. Не становись пушечным мясом. Надо подумать, как поступить, и все наладится, – беру ее за руку и притягиваю к себе. – Давай попытаемся расслабиться, и представим, что ты не видела новостей.

Девушка утыкается лицом мне в грудь, ее дыхание прерывистое, мне необходимо, чтобы она заплакала. Водопадом обрушилась на мои плечи, чтобы все ее эмоции, наконец, прорвали этот барьер. Плотину, выстроенную ей самой. Две капельки, которые она каждый раз вытирает с глаз, ничего не значат. Она до сих пор все держит внутри себя, оно ее однажды убьет. Поэтому я глажу ее по голове, в душе умоляя сбросить этот балласт страданий. Подхватываю ее на руки и укладываю на кровать. Обнимаю ее так крепко, как могу, только бы она осталась рядом дольше.

Я не знаю, какой век отведен нам, сколько времени, какие будут моменты нашей жизни, но уверенность в том, что мы будем теперь навсегда вместе, не покидает меня. Даже если для этого мне придется залезть в дом ее матери, отобрать с силой чертову книжку и отдать копам. Мне все равно.

Я не подвержен предчувствиям, мать природа не наделила меня чувством самосохранения, к сожалению. Но оберегать Винни я буду вечно. Слышу, как ее дыхание выровнялось, глажу ее голову, целую в последний раз в макушку. Мои глаза наливаются свинцом усталости, отчаянно борюсь сам с собой, но все тщетно. Безмятежный сон, в который я проваливаюсь, становится все более тревожным и устрашающим.

Нельзя поддерживать связь со злыми и мирскими людьми