же, — сказал Бубба, пока мы пробирались сквозь толпу гостей на кухне.

— И все-таки она в тебя влюблена.

— Ты труп.

— Убьешь меня позже.

— Если после Стиви будет кого убивать.

— Ха-ха, — сказал я. — Обоссаться, как смешно.

Маленький дом был набит народом под завязку. Куда ни посмотри, увидишь или мафиозо, или его жену, или его ребенка. Мужчины, все как один, были одеты в мятые спортивные костюмы с лейблом «Чемпион», женщины — в нейлоновые черные лосины и кричащие желто-черные, пурпурно-черные или серебристо-белые блузки. Детишки щеголяли в цветах известных спортивных клубов — чем ярче, тем лучше. Одинаково пестрые и мешковатые одеяния повторяли друг друга — если на одном красовалась красная в черную полоску бейсболка «Цинциннати Бенгалс», то можно было не сомневаться, что на другом увидишь майку и штаны той же расцветки.

Обстановка дома отличалась редкостной безвкусицей. Белые мраморные ступени вели из кухни в гостиную, пол которой покрывал лохматый белого цвета в узкую перламутрово-серебристую полоску ковер такой толщины, что ноги утопали в нем по щиколотку. Диваны и кресла белой кожи соседствовали с кофейным и журнальными столиками и огромным сервантом с черной металлической отделкой. Нижняя половина стен была оклеена пластиком под камень, а верхняя — красными шелковыми обоями. В дальнем углу была устроена барная стойка — сплошные зеркала и 150-ваттные лампы, — в тон серванту выкрашенная в черный цвет. На стенах вперемежку с фотографиями Стиви и членов его семьи висели снимки знаменитых итальянцев — Джона Траволты в роли Тони Манеро, Аль Пачино в роли Майкла Корлеоне, Фрэнка Синатры, Дино, Софии Лорен, Винса Ломбарди и почему-то Элвиса. Наверное, Король благодаря своим черным волосам и сомнительной манере одеваться был принят в почетные макаронники, то есть причислен к разряду парней, которым можно доверить замочить кого надо и быть уверенным, что он не станет трепаться об этом на каждом углу. С таким чуваком не грех разделить хороший хот-дог.

Бубба пожал несколько рук, поцеловал несколько щек, но для разговоров не останавливался. Впрочем, желающих вступить с ним в беседу не наблюдалось. Даже в комнате, битком набитой домушниками, налетчиками, букмекерами и убийцами, Бубба излучал почти осязаемую ауру смертельной угрозы. Мужчины улыбались ему, но немного натянуто и нервно, а на лицах женщин, испытавших на себе все чудеса пластической хирургии, отражалось смешанное чувство страха и возбуждения.

Мы дошли до конца гостиной, и тут какая-то дама средних лет с пергидрольно-блондинистыми волосами и загаром, полученным в солярии, вскинула руки и прокричала:

— A-а! Бубба!

Бубба обнял ее, слегка приподняв над полом, и она припечатала его щеку поцелуем, почти столь же громким, как ее приветствие.

Он аккуратно опустил ее обратно на лохматый ковер и сказал:

— Мира, золото мое, как дела?

— Отлично, малыш!

Она отклонилась назад, подставила ладонь под приподнятый локоть и затянулась белой сигаретой — такой длинной, что, вздумай она неожиданно развернуться, ткнула бы ею в кого-нибудь на кухне. На ней была ярко-синяя блузка, такого же цвета брюки и синие босоножки на четырехдюймовой шпильке. Все ее лицо и тело могли служить живой иллюстрацией пика достижений современной медицины — за ушами виднелись чуть заметные следы подтяжки, задница кокетливо круглилась, кисти рук сияли кукольно-фарфоровой белизной, а налитым грудям позавидовала бы и восемнадцатилетняя красотка.

— Где ты пропадал? Джозефину видел?

Бубба ответил только на второй вопрос:

— Ну да. Она нас впустила. Отлично выглядит.

— Про это ты мне лучше не говори. Моя вечная головная боль, — сказала Мира и, выпустив струю дыма, засмеялась. — Стиви мечтает отправить ее в монастырь.

— Сестра Джозефина? — спросил Бубба, вскинув бровь.

Комнату огласил каркающий смех Миры:

— То еще зрелище, а? Ха!

Внезапно она перевела взгляд на меня, и в ее ярких глазах мелькнула подозрительность, заставив их потускнеть.

— Мира, — сказал Бубба, — это мой друг Патрик. У Стиви с ним какие-то дела.

Ее гладкая ладонь скользнула к моей.

— Мира Замбука. Рада знакомству, Пат.

Я ненавижу, когда меня называют «Пат», но сейчас промолчал.

— Взаимно, миссис Замбука, — сказал я.

Мира явно не испытывала никакого удовольствия оттого, что у нее в гостиной нарисовалась бледная ирландская рожа, но вежливо улыбнулась мне, словно говоря, что согласна терпеть мое присутствие, если я обещаю держаться подальше от фамильного серебра.

— Стиви в саду. Возится с грилем. — Она кивнула головой в сторону ведущих на задний двор стеклянных дверей, сквозь которые виднелись поднимавшиеся к небу струйки дыма. — Готовит сосиски из говядины со свининой. Наши гости их обожают.

Особенно на поздний завтрак, подумал я.

— Спасибо, милая, — сказал Бубба. — Кстати, выглядишь офигительно.

— Ой, да ладно тебе, — обрадовалась она. Отвернулась от нас и едва не подожгла шестнадцать фунтов пышной прически стоявшей рядом женщины, в последний миг успевшей отклониться.

Мы с Буббой протиснулись сквозь толпу гостей и выбрались наружу. Закрыли за собой дверь и принялись разгонять руками дым над грилем.

Вокруг него собрались исключительно мужчины. Из гигантского магнитофона, стоявшего на крыльце, разносился голос Спрингстина — еще одного почетного макаронника. Гости, отличавшиеся выдающейся толщиной, вовсю уплетали хот-доги и чизбургеры размером с добрый кирпич каждый, обильно посыпанные перцем, луком и прочими приправами.

Над грилем колдовал низенький мужик с угольно-черными волосами, уложенными в высокую прическу, добавлявшую дюйма три к его росту. На нем были джинсы, белые кроссовки и футболка с надписью на спине «Лучший в мире отец», поверх которой он надел фартук в красно-белую клетку. Он орудовал стальной лопаткой, переворачивая плотно уложенные сразу на две решетки колбаски, гамбургеры, маринованные куриные грудки, сосиски, красные и зеленые перцы, колечки лука и помешивая горку мелко нарубленного чеснока в гнезде из фольги.

— Эй, Чарли! — крикнул коротышка. — Тебе гамбургер дочерна обжарить?

— Чернее Майкла Джордана! — ответила ему гора сала.

Несколько мужчин засмеялись.

— Чернее некуда! — Коротышка кивнул, взял из пепельницы рядом с грилем сигару и зажал ее между зубами.

— Стиви! — позвал Бубба.

Тот обернулся и улыбнулся, не выпуская сигары изо рта.

— Здорово, Роговски! Эй, ребята, Поляк пришел!

Со всех сторон посыпались восклицания: «Бубба!», «Роговски!», «Братан!». Кое-кто из гостей хлопал Буббу по широкой спине, другие жали ему руку. На меня, следуя примеру Стиви, никто не обращал никакого внимания. Пока он не скажет, я для них не существую.

— Насчет того дельца на прошлой неделе, — обращаясь к Буббе, сказал Стиви Замбука. — Проблем не было?

— Не-а.

— Он там не особо выступал? Трудностей не возникло?

— Не-а, — повторил Бубба.

— Слыхал я, один