— Но у меня же нет с ними связи! — с готовностью вернулся я к исключению карающего меча из списка моих новых обязанностей.

— Простите, мой дорогой Макс! — охнул Гений. — Вот, к чему приводит бесконечно долгое мысленное общение — оно становится настолько естественным, что уже даже не задумываешься, что его нужно как-то обеспечивать! Давайте создадим точку вызова и для Вас: что-нибудь не здесь — за пределами башни они почти не бывают — лучше какой-нибудь земной образ, абсолютно обыденный для Вас, чтобы не возникло вопросов.

Я думаю, этот образ возник у меня потому, что мы с Гением как раз говорили о моей дочери с юным стоиком. Их первая с Гением встреча — правда, односторонняя: он намеревался всего лишь просканировать их и прятался от них в багажнике моей машины — состоялась на берегу реки возле дома юного стоика. Это было самое обычное место отдыха в городской черте, и Татьянин хранитель, полностью помешанный на любом водном объекте, вечно собирал там всю нашу невообразимую в своей эклектике, но, в целом, кое-как притершуюся друг к другу земную компанию из людей, ангелов и их общих потомков.

Глава 20.17

— Такой подойдет? — показал я Гению этот пейзаж в весеннем оформлении, чтобы там поменьше посторонних было.

Гений издал некий невнятный звук — и я уже было решил, что картина пустынного песчаного берега с массой бурно несущейся мимо него воды — с яркими отблесками солнца и звонкими всплесками в ней — не произвела благоприятное впечатление на его изысканный вкус.

— Отличный выбор! — выдохнул, наконец, он. — Я даже знаю, у кого он найдет особый отклик. Ну что же, с установлением связи мы покончили …

— Я хотел бы задать еще один вопрос, если позволите, — быстро остановил я его то ли перед окончанием разговора, то ли перед отлетом в запредельные эмпиреи.

— Конечно, мой дорогой Макс! — добродушно остался он рядом со мной. — Но давайте ограничимся одним: каждая минута моей задержки здесь отдаляет момент моего возвращения.

— Мы с Вами обсудили безопасность моей дочери и Игоря, — начал я осторожно, — но на земле остался еще один человек, у которого практически нет никакой охраны. Может, следует …

— О ком речь? — озадаченно перебил меня Гений.

— О Марине, — с Чувством невероятно неловкости напомнил я ему.

— А! — с облегчением отозвался он. — Мой дорогой Макс, я искренне тронут Вашей душевной заботой, но давайте вспомним ту аварию, о которой Вы мне рассказывали. До тех пор, в каждой ее жизни несчастный случай возвращал ее в исходную точку — и осечку он дал только в этой. Во многом благодаря вам, и затем ее защита только усилилась — согласитесь, после аварии прошло уже много лет, и повторов ее больше не было.

— Если Вы имеете в виду ее хранителя … — не хотелось мне верить в такую легкомысленность.

— И его тоже, — то ли опроверг, то ли подтвердил он мои сомнения. — Нисколько не умаляя его твердое намерение реабилитировать себя после допущенной в ее прошлой жизни халатности, замечу все же, что он — это защитный костюм, который прекрасно предохраняет человека от неблагоприятной внешней среды, но отнюдь не надевает сам себя на него.

— Люди меняются, — все еще не сдавался я, — и строптивость Марины …

— … прекрасно знакома руке, надевающей на нее этот костюм, — рассмеялся он. — Поверьте мне, во всей вселенной нет ничего, равного этой руке по убедительности — даже мне временами не под силу ей противиться. Но я благодарен Вам за этот вопрос — он дает мне возможность перейти к … нет, не волнуйтесь, не поручению, а моему последнему напутственному слову — о вашей безопасности.

Я насторожился. Откуда может исходить угроза мне здесь — в условиях полной изоляции?

От моих светлых, с позволения сказать, сослуживцев — после всех его разговоров о верных и преданных общему делу соратниках?

Из нашей цитадели — после заявления ее главы о моем грядущем назначении их главным представителем на земле?

С земли — после предоставления мне хода туда только в случае начала там самой настоящей катастрофы?

— Я не Вашу личную имел в виду, — развеял мои сомнения Гений, одновременно добавив, похоже, к моим координаторским обязанностям функции экстренной службы спасения. — Я все еще надеюсь, что до моего возвращения вам всем не придется предпринимать никаких решительных действий. Но наши оппоненты — настоящие профессионалы в провокациях и психологическом давлении. Если они только заподозрят в вас двойную игру, они могут попытаться взять вас на испуг — а Вы не хуже меня знаете, что существует только одна вещь, представляющая реальную угрозу для всех нас. Вы и наш дорогой Стас, я уверен, не поддадитесь давлению, а вот насчет Анатолия — в отношении Татьяны — и наоборот я допускаю некоторые сомнения. Поэтому ставлю в известность Вас, а Вы при необходимости передадите остальным — на время моего отсутствия аннигилятор больше никому не страшен. Кроме тех, разумеется, кто пустит его в ход — я перевел его в режим реверса. Так что до моего возвращения вы полностью и абсолютно бессмертны — используйте этот факт мудро.

С этими словами он исчез. Не стану скрывать, что я испытал облегчение — ответить я все равно ничего не мог. Причем, потрясло меня отнюдь не приобретение полного — хотя и временного — бессмертия, а абсолютное отсутствие отличия его от обычного частичного.

Нетрудно себе представить, что первой возродившейся у меня мыслью были мои обязанности. Которые ясно и недвусмысленно продиктовали мне решение оставить последнюю информацию Гения при себе. Передавать ее моим, с позволения сказать, соратникам было верхом безрассудства — полное отсутствие элементарной самодисциплины у них вполне могло подтолкнуть их — без всякой провокации со стороны правящих тиранов — на любую экстремальную выходку, а распылитель в режиме реверса ударит по сотрудникам нашей цитадели.

Закрыв вопрос неуместных откровений, я по несколько раз в день проверял, не открылся ли доступ на землю. Сами попытки отвлекали меня от тягостных мыслей о том, что родители юного стоика все еще не владеют информацией не только об очередном подарке Гения, но и о реальной угрозе жизни их сына. Постоянный же результат всех этих попыток приносил мне некоторое скоротечное успокоение — раз во мне нет надобности, значит, там все хорошо.

Пребывая, в отличие от меня, в блаженном неведении, Татьяна и ее хранитель — не говоря уже о карающем мече — определенно воспряли духом от отсутствия Гения и — со всем