не знает, куда писать, пока мамочка не направит ему член.

Вокруг все громко рассмеялись. Пендергаст хорошо видел стоявших вокруг костра людей с металлическими мисками в руках. Правда, некоторые детали просматривались ещё не очень отчётливо, но в целом картина была достаточно полной.

— Мясо почти готово, — сообщил кто-то другой.

— А я не могу дождаться, когда мы вернёмся в Додж. Так хочется смыть с себя эту чёртову пыль.

— Джим, ты вначале прочисть глотку стаканом виски, а то там тоже пыли немало.

Вечернее солнце уже клонилось к закату, но его слабые лучи хорошо освещали желтоватую жидкость в бутылке. Вокруг курганов усилился ветерок, поднимавший клубы пыли.

— Когда мы всё-таки доберёмся до Доджа, — продолжал тот же голос, — я познакомлю тебя с одной дамочкой, и она смоет тебе пыль не только с лица, но и с другого места.

Раздался громкий хохот.

— Выпей виски, амиго.

— Хосс, чем это ты нас кормишь? Варёным дерьмом?

— А где я могу помыть мясо, Кроув?

— Давайте ещё выпьем немного.

Пендергаст обратил внимание на окрестности. Мужчины стояли у костра в тени одного из курганов. Они были в широкополых ковбойских шляпах, грязных и пропитанных потом рубашках и кожаных ковбойских брюках, затвердевших от грязи и пыли. И все они заросли почти до глаз.

Три кургана были небольшим островком в безбрежном море прерий, простиравшихся до самого горизонта. Ветер, ещё слабый, постепенно набирал силу, поднимая в воздух всё больше и больше пыли. В тени второго кургана лежало несколько ковбоев, положив под голову сёдла, а за третьим курганом виднелась группа постовых, внимательно наблюдавших за степью. Ещё одна группа постовых дежурила в противоположном конце.

— Да, мясо уже готово, — сказал стоявший у костра высокий худощавый мужчина с узким лицом, узкими глазами и огромным шрамом, пересекающим щёку. Гарри Бомонт, вожак банды.

— Эй, Синк, — крикнул Гарри, тщательно пережёвывая кусок мяса, — возьми Веба и смени постовых. Позже пожрёшь.

— Но я уже был…

— Поговори ещё, и я проткну твои яйца вот этим крюком!

Кто-то сдавленно захихикал.

— Помнишь, как некоторое время назад я отстрелил яйца одному мерзавцу?

Послышался взрыв хохота.

— Не волнуйся, Синк, мы оставим тебе немного пожрать.

— А ты помолчи, засранец, не порть мне аппетит.

Справа кто-то затянул песню тонким голосом:

Я сам в седле, а ноги в стременах,

Я мчусь по прериям со своим рогатым скотом.

А ночью я стоял на страже, когда меня позвал вожак.

Я пришпорил лошадь и помчался к нему.

Ветер теребил мои волосы, а дождь омывал мне лицо,

А мы мчались всё быстрее, чтобы не потерять свой скот.

Вскоре у костра появилась группа только что сменившихся часовых. Они положили винтовки, стряхнули с себя пыль и сразу же набросились на еду.

— Чёрт бы тебя побрал, Хосс, почему у тебя грязное мясо?

— А где я его помою?

— Промой его виски, амиго.

В тот момент над прериями вихрем взвился столб пыли. Ветер налетел на курганы, примял высокую траву, поднял в воздух огромные тучи пыли. И тут же послышалось тревожное ржание лошадей у ручья.

— Что это, чёрт возьми? — спросил кто-то.

— Лошади! Что-то спугнуло лошадей!

— Это не наши лошади!

— Шайены!

— К оружию! Где наши винтовки?

В лагере начался переполох, все засуетились, забегали, с трудом находя оружие в клубах пыли. В ту же секунду рядом с ними появились белые лошади с красной боевой раскраской, а на них сидели индейцы с такими же красными от охры лицами.

— Эйеееееееееееее!

Боевой клич шайенов поверг в ужас и без того растерявшихся бойцов Бомонта. Они метались по лагерю, становясь хорошей мишенью для искусных стрелков из лука. Стрелы с шипением пронзали тела ковбоев, не оставляя им никаких шансов на спасение. Раздались крики раненых, а на землю рухнули первые убитые ковбои. Остальные беспорядочно метались, не зная, откуда ждать нападения и как защищаться, когда почти ничего не видно. Кто-то стрелял наугад, часто поражая своих же товарищей. Ветер свистел в ушах, а глаза выедала густая пыль, не позволяя людям ориентироваться в пространстве.

Первая атака шайенов прошла успешно. Они внезапно исчезли, а потом снова набросились на растерянных ковбоев.

— Эйеееееееееееееее!

— Они возвращаются, — в ужасе закричал кто-то.

— Назад, ребята, приготовились к бою!

— Эйееееееееееееееее!

Воины шайенов действительно появлялись как призраки, быстро наносили удары, выпускали огромное количество стрел и так же быстро исчезали в пыльной буре.

Третья атака шайенов была менее успешной. Оставшиеся в живых ковбои собрались с силами, отыскали свои винтовки и во время четвёртой атаки более или менее точно отстреливались, поражая противников скорее на слух, чем на прицел. Вся территория лагеря была усеяна трупами бойцов, индейцев и лошадей, а атаки следовали одна за другой, не оставляя никаких надежд на спасение. Пронзённые меткими стрелами, ковбои падали как подкошенные и ещё долго мучились в предсмертных судорогах. Над лагерем висел мерзкий запах крови и лошадиной мочи.

После пятой атаки сопротивление ковбоев почти прекратилось. Они лежали на земле, и только кое-кто из них ещё предпринимал отчаянные попытки отстреливаться. На этот раз индейцы спешились, обошли весь лагерь и добили раненых острыми ножами. Не вызывало сомнений, что они не просто добивают раненых, а кого-то ищут. Наконец они нашли нужного человека: тот притворился мёртвым и неподвижно лежал на траве. Это был командир ковбоев Гарри Бомонт.

Шайены подняли его на ноги, окружили плотным кольцом и приступили к последней акции возмездия. Ловко орудуя острыми ножами, они отрезали ему нос, уши, сняли скальп вместе с частью шеи. Их ножи быстро мелькали в воздухе, а Бомонт орал не своим голосом и даже пытался вырваться из их крепких рук. Вскоре его крик превратился в натужный стон, а от лица не осталось и следа — оно превратилось в кровавое месиво. Затем индейцы подняли Бомонта за ноги, быстро сняли с него сапоги, срезали подошвы и швырнули его на окровавленную землю. Бомонт корчился от боли, ползал на четвереньках, ничего не видя вокруг, и изрыгал страшные проклятия.

Собрав своих убитых и раненых, индейцы положили их на шесты, прикрепили к лошадям и исчезли так же быстро, как и появились. А Гарри Бомонт ползал по лагерю, обагряя его кровью, и невнятно кричал бесформенным, похожим на дыру ртом:

— Сукин сын, я проклинаю тебя! Я проклинаю эту землю! Будь она проклята на веки вечные! Пусть из тебя выпустят кишки, как выпустили их из меня! Пусть выпустят из тебя всю кровь, как выпустили её из меня! Да будет