– Марк, – возразила Клава, – там Валерия. Ты же знаешь, я не остаюсь у тебя ночевать, когда ты с женщинами.

– Нет там никакой Валерии, – чуть насупившись, заверил он и проворчал: – Нечего обсуждать. Тебе нужна помощь в сборах?

– Не знаю, – снова выразительно вздохнула Клавдия.

Собралась она быстро, но только потому, что никак не могла сообразить, что ей надо взять из разложенных по полу вещей, – всё ходила, смотрела: то одно что-то вытащит, посмотрит, не понимая надо – не надо, то другое, пока Марк не прекратил это «ковыряние на барахолке», распорядившись:

– Так, все, хватит. У тебя там какие-то вещи есть, возьми то, во что завтра переоденешься, необходимую косметику и эти, чем лицо мажешь, и поехали.

Как ни странно, но, осмотрев довольно внимательно дверь, Марк не обнаружил явных следов взлома, и даже более того, когда они запирали замки, то верхний, вечно капризничавший и заедавший, закрылся.

Вот такие чудеса! Починили, что ли, его взломщики? Заботливые какие, а.

Марк потребовал объяснений, как только они, оказавшись у него дома, переоделись, умылись и решили, что будут готовить на ужин. Поразительно, как это он удержался от расспросов в такси. Пятерка за терпение профессору.

Что ж ему еще и ждать, когда они спокойно-неспешно поужинают, уберут за собой посуду, присядут чинным порядком перед выключенным телевизором и вот тогда уж… да сейчас!

И Клавдия рассказала, начиная с триумфального, ошеломившего весь бомонд появления в России несколько лет назад мадам Ажели Карно.

– Карно, Карно? – насупив брови, вспоминал что-то Марк. – Да, помню, – кивнул он, – французский физик и математик середины девятнадцатого века. Изобрел и рассчитал «Цикл Карно», идеальный круговой процесс в термодинамике.

Ну еще бы он что-то не вспомнил! У него феноменальная память на числа, цифры, даты, на имена известных ученых и их достижения и, разумеется на все, что связано с математикой. Впрочем, не только с ней – если его что-то интересовало из обычных житейских вещей, Марк мог и это запомнить, присвоив событию статус «нужно», «интересно», «занимательно» или «важно». В любых других случаях он благополучно игнорировал происходящее.

– Марк, – остановила его Клава, – это точно не о нем.

– Да, точно, – кивнул он, соглашаясь, – продолжай.

И она продолжила подробнейшим образом рассказывать все, что с ней произошло.

– Так, – заключил Марк, выслушав девушку.

Он встал из-за стола, взял одну записную книжку со столешницы, вернулся, сел на место, выдернул из стакана с ручками-карандашами, всегда стоявшего в центре обеденного стола, шариковую ручку и принялся заносить в блокнот какие-то заметки, понятные только ему одному.

Блокноты для Марка заказывала Клавдия – форматом чуть меньше ученической тетради, но на тридцать шесть листов и разноцветные: зеленые – для тумбочки в спальне, желтые – для гостиной, оранжевые – для кухни – так Марку было проще запоминать, по ассоциации, где и какая мысль его посетила – мысль-место-цвет, как-то так он ей объяснял. Это они вместе придумали такой ход с цветными блокнотами, а ручки-карандаши везде лежали без счета, за этим уж следила Ирина Константиновна, его преданнейшая домработница.

– Значит, мы не имеем достоверных и четких вводных параметров, – говорил Марк, чертя что-то в блокноте, – потому что не знаем, насколько качественно велась слежка за адвокатом и насколько достоверно известно, что, получив документы, он нигде не задерживался, ни с кем не встречался, не разговаривал и не имел возможности спрятать или кому-то передать документы до того, как приехал к этому твоему свидетелю. Как его фамилия? – посмотрел он на Клаву.

– Смирнов, – рассеянно ответила та и улыбнулась: – Такой, знаешь, приятный пожилой человек, спокойный, рассудительный и очень позитивный.

– И не знаем, – продолжил Марк ход своих рассуждений, – какие дела были у позитивного Смирнова с его адвокатом. Может, как раз эти дела с документами и были и до твоего приезда они успели очень надежно их спрятать, а потом тот изображал этой Анжели Карно и ее подручным рвение в поиске бумаг.

– Это так…… так ужасно. – У Клавдии дрогнул голос, и снова навернулись слезы.

И Марк, услышав этот дрогнувший голос, вскинул голову и посмотрел на нее вопросительно.

– Это реально страшно, понимаешь? Чувствовать и осознавать, что кто-то следит за тобой, за каждым твоим шагом. Что кто-то может беспрепятственно шариться по твоей жизни, войти в твой дом и перевернуть там все вверх дном, трогать твои вещи. И мало что напугали, гады такие, так еще и портфельчик мой любимый забрали…

– Я куплю тебе новый, – остановил ее спокойным голосом Марк и пояснил: – Твое пространство не определяется квартирой, домом и тем более вещами. Оно совсем в другом. Если случится какая-нибудь сложная ситуация, например, тебе срочно понадобятся средства, и ты продашь квартиру вместе со всеми вещами в ней, и кто-то чужой начнет там жить, да, тебе будет грустно и обидно, но ты не воспримешь это как вторжение в твое пространство. Твое личное пространство находится внутри тебя, это твоя личность, твой разум, ты сама со всеми своими мыслями и индивидуальными отличиями. И проникнуть в него никто не способен, только если ты сама это позволишь, и то лишь в какую-то малую его часть. Это вселенная, твоя личная вселенная, и вещи в ней ничего не значат.

«Господи! – подумала вдруг острой четкой мыслью Клава. – Как же он прав! Как бесконечно он прав!»

Ну, на самом деле, о чем жалеть? Что она тут слезы пускает и разнюнилась! Вещи пострадали? Да хоть провались они все разом, разве ж в них дело! Ведь над ней, Клавой, никто не издевается, не пытает, не угрожает родным и близким, и они все живы-здоровы и в полном порядке – подумаешь, барахло перетрясли ну подумаешь же в самом деле!

Вот сидит человек, самый родной и близкий в мире, и пытается решить твою проблему, воспринимая и считая ее своей, просто потому что так установлено в его системе жизненных приоритетов, ценностей, правил, в его разуме и восприятии жизни и в его крови.

– Я тебя люблю, – сказала Клавдия, слезливо шмыгнув носом.

– Я тоже тебя люблю, – автоматически ответил он и пожурил: – Не отвлекайся. На чем мы остановились?

– На… – улыбнулась она просветлевшей беспомощной улыбкой, – …том, что мы не знаем…

– Да, – вернулся к рассуждениям Марк, – мы не знаем всех переменных данного алгоритма. Насколько профессионально следили за адвокатом, какие дела его связывали со Смирновым, мог ли быть «приятный пожилой человек» замешан в эту историю, то есть сообщником адвоката, достаточно ли тщательно они обыскали его дом, участок и машину адвоката. Но если принять за основу, что все, что сказала тебе француженка, стопроцентная правда, то, Клав, – поднял голову и посмотрел на нее Марк, – получается, что бумаги должны быть у тебя.

– Но у меня их нет, – напомнила она.