Он проводил ее до такси, передал сумку водителю и, взяв в руку ладошку Клавдии, заглянул ей в глаза и сказал:

– Клав, того, что было у нас этой ночью, больше не повторится.

– Марк, ты что? – замерла в недоумении Клавдия. – Ты… – Она не могла поверить в то, что он говорит.

– Клава, – насупившись, строгим тоном внушал он ей, – мы оба поддались чувствам, мы не могли их преодолеть, нас же всегда сильно влечет друг к другу. Так бывает. – Он все смотрел, смотрел ей в глаза, стараясь втолковать свою мысль. – Это было… – на мгновение он сбился, но совладал с собой, – …не передать словами и не объяснить, насколько прекрасно и… кхм, – кхыкнул он перехватившим горлом, – это было. Но наша с тобой дружба и наши сложившиеся отношения надежней и сильней любой страсти. И я не хочу ничего менять. И не буду. И не намерен тебя терять. Поэтому между нами все останется, как и было прежде.

Она смотрела на него во все глаза, смотрела и смотрела.

Бесполезно что-то доказывать, пытаться ему объяснять свою точку зрения по этому поводу и свои желания, взывать к Марку, уговаривать, что-то втолковывать, когда он уперся, – дело пустое и совершенно зряшное.

Она и не стала, выдернула свою ладонь из его руки и отчеканила ровным, холодным тоном:

– Если ты готов выбросить и отказаться от того, что между нами произошло этой ночью, то ты идиот, профессор. Ты хоть понимаешь, что это ненормально? Ты серьезно, на самом деле думаешь, что после всего, что между нами случилось, после такого потрясения, что мы пережили вдвоем, возможно спокойно вернуться к прежним дружеским отношениям?

Он молчал. Стоял с напряженным лицом, сдвинув брови и прищурив глаза, недовольно сопел и молчал.

Клавдия, резко распахнув дверцу автомобиля, села на заднее сиденье и добавила:

– Не хочу тебя видеть. И дружить с тобой больше не собираюсь. Хватит, надружилась за десять лет по горло. Сам с собой дружи.

И с силой захлопнула за собой дверь. Такси отъехало от пандуса перед гостиницей, а Марк так и стоял и смотрел вслед увозящей ее машине.

Она летела в самолете и буквально умирала от горя!

Ей было так больно! Так невыносимо больно от этой его глупой, какой-то упертости и засевшей в голове идеи фикс. От ненормальной, какой-то вывернутой наизнанку логики, по которой они должны всенепременно расстаться, если станут интимно близки.

Бред полный!

И весь обратный полет Клавдию разрывало на части от мыслей об их соединении, всё длившемся и длившемся в ее воображении, мыслей, которые заставляли гореть изнутри и покрываться сладкими мурашками, и мучилась от какой-то ужасной вселенской несправедливости и обиды!

Так было плохо, что сердце болело весь полет.

И поймав себя на мелькнувшей предательской мысли, Клавдия горько усмехнулась – вот вам и расстались после близости, как ученый Светлов и предполагал! Прощать она его не собиралась – хватит, все, на самом деле хватит!

И напоминала себе бабулины наставления – обижаются только горничные.

«Ага, – саркастически соглашалась Клавдия и добавляла, – и брошенные женщины».

И эти уж если обиделись….

Две недели. Две недели она игнорировала звонки Марка, не отвечала на сообщения, не открывала ему дверь, когда он приезжал поговорить и звонил безостановочно в дверной звонок, грозно взывая к ее благоразумию, пока соседи не выставляли его из подъезда.

Она обижалась, она уговаривала и настраивала себя жить дальше без него, в общем все так же не собираясь его прощать.

Всё, как всегда, испортила опера. Или исправила, как посмотреть.

На пятнадцатый день ее противостояния позвонил дед Марка Валентин Романович.

– Клавушка, – радостно обратился он к ней, – завтра состоится концерт твоего любимого Андреа Бочелли, ты помнишь?

– Нет, – оторопела Клавдия, – не то что не помню, даже знать не знала, что он приезжает в Москву.

– Ну ты ж работаешь, оно и понятно. Так я чего звоню, Марк давно заказал билеты на этот концерт, и на тебя, разумеется, в первую очередь. Но сказал, что у вас возник какой-то небольшой конфликт, и ты можешь не принять у него билеты, вот и попросил меня передать тебе наше горячее предложение посетить это мероприятие совместно.

– Валентин Романович, – спросила Клавдия, вредничая, – а вы своему внуку не объясняли, что засылать человека, которому тот не может отказать, это называется манипулированием?

– Я так подозреваю, Клавушка, – хохотнул Валентин Романович, – что Марку это отлично известно, потому-то он и делегировал меня пригласить тебя на концерт.

– Конечно, я пойду, Валентин Романович, ну какие могут быть разногласия и обиды, когда Андреа Бочелли! Только вы своему внуку скажите, что общаться с ним я не намерена, пусть держится от меня подальше.

– Всенепременно передам, – пообещал дед Светлов.

Они и не общалась, хотя Марк было сунулся что-то сказать, но Клавдия пресекла все его попытки с ней заговорить, напомнив холодным тоном:

– Я все тебе сказала в Сочи, Марк. Больше общаться с тобой и поддерживать дружеские отношения я не намерена.

И все же позволила ему проводить себя домой на такси после великолепного концерта, наверняка под впечатлением от величия и красоты пережитых духовных потрясений, от неповторимого голоса Андреа Бочелли и гениальной музыки.

Наверняка. А то с чего бы? Она же решила. Но ехали молча, так ничего друг другу и не сказав.

И конечно, находясь под впечатлением от великого маэстро, Клавдия пустила этого несносного мужчину домой и напоила его чаем.

И… и – тяжелый безысходный вздох – провались оно все совсем! – смотрела на него и отчетливо понимала, что не может держать на него обиду, даже за дело, и расстаться навсегда бесповоротно тоже не может по очень простой причине – он часть ее души, ее жизни, ее вселенной.

Клавдия вспомнила, как однажды Александр Иванович, рассказывая о своей несостоявшейся из-за его непростой работы первой сильной любви по той причине, что девушка не хотела принимать реалии его службы, сказал:

– Понимаешь, Клавушка, ощущение собственной правоты несовместимо с любовью. Оно монтируется только с желанием обладать человеком, его принадлежностью тебе и соответственно с его подчинением твоим желаниям. А вот что касается любви, тут уж так: либо ты хочешь быть по-настоящему счастливым, либо правым.

Понимает она. Теперь понимает. Ну, вот обиделась до слез, и пытается что-то доказать этому невозможному, упертому в своей глупости мужчине и вообще отказаться от отношений с ним. Да? Да, именно так. И что?

Знаете, вот простой вопрос – и что?

Он перестанет быть таким, какой он есть? Нет. Никогда. Хорошо, она раз и навсегда уберет его из своей жизни и вообще перестанет с ним общаться. И что?