для скрепления нескольких листов бумаги, — я взял со стола лежащие перед ним бумаги, в которых он вёл записи своих калькуляций при помощи счёт, и скрепил несколько листов.

— Хитро, — он покрутил в руках получившуюся стопку, повертел её в разные стороны.

— Ещё ей можно бумажные деньги скреплять, — дед тут же вытащил тонкую стопку бумажных марок и попробовал на них.

— И удобно. Хорошая придумка. Нужная. И, я смотрю, очень простая. За дорого можно будет её продать. А это что за жестянки? Он указал на мои эрзац-кнопки.

Я как мог объяснил ему принцип использования канцелярской кнопки. Продемонстрировать работу я не мог, так как жесть оказалась тонкой и кнопка сразу гнулась при попытке как-то её использовать.

— Херня полная, — вынес вердикт дед. — Зачем тратить железо на вот это, если можно приклеить бумагу куда угодно с помощью рыбного клея, который стоит один пенни за унцию.

Ну и ладно. Попробую с кнопкой попозже. В августе приедет Мехелин, вот ему и предложу.

— Деда, а ты можешь через своего поверенного в Улеаборге получить патент на скрепку? Именно на меня.

— Хм. Я у него спрашивал уже. По поводу вертушки. Он сказал, что регистрация в княжестве стоит четыреста марок. И еще сколько-то надо на взятку отдать, чтобы быстро сделать. Есть у тебя столько? А?

В разбитой мной кубышке оказалось всего сто двадцать семь марок и сорок пенни. Только зря её разбил. Так что привезённые Ээро Эркко деньги пошли на патентирование скрепки. Очень надеюсь, что не зря я отдал их деду, и тот меня не надурит.

…..

— Ууу! Ненавижу! Гад! Жаба дохлая! Вот он кто! — громко шипел в своей комнате Андреас Викстрём. Громче было опасно, стенка между комнатами была тонкая, и дядя мог их услышать.

— Андреас, ты же сам виноват. Зачем ты диктатором захотел стать?

— Молчи, мелочь ушастая. Ты меня предал! Ты должен был драться за меня! Трус! А ещё брат!

— Я не трус! Я защищал тебя, когда ты упал!

— Ненавижу! Тебя, Матти и этот дом! Я его спалю! И нас домой отправят! Ой! — взлетевшая с столика кружка стремительно понеслась к нему.

От испуга у Андреаса ослабли колени, и он упал на задницу. Кружка, чиркнув по его волосам ударилась об стену за его стеной, разлетевшись на множество осколков.

— Аааа! — перепуганный мальчишка тонко завыл и попытался на карачках доползти до двери, но неведомая сила отшвырнула его в сторону, ощутимо приложив его о попавшийся на пути стул.

— Стой! Не надо! Хиири, не надо! Пожалуйста! Остановись! — сообразивший, что происходит, Ларс, кинулся к брату и обняв его, со слезами на глазах закричал куда-то под потолок, обращаясь к домовому, про которого знал из рассказов Матти и бабушки Ютты.

И неведомая сила успокоилась и не предпринимала никаких попыток как-то навредить мальчишкам.

— Андреас, вставай! Пойдём к Матти! Нам надо к нему! Иначе будет плохо! — причитал и всхлипывал Ларс Викстрём, буквально таща плачущего и перепуганного брата на себе к дверям.

Когда эта плачущая парочка ввалилась ко мне, я как раз переводил очередную главу своей первой сказки на шведский. Причём ввалилась с таким шумом и всхлипами, что следом за ними прискакала и встревоженная Анью. Я же, как обычно, увлечённый делом, услышал их только когда они вломились в мою комнату.

Из Андреаса никакой информации извлечь не удалось. Он только плакал и испуганно икал. Предложенная ему кружка с водой настолько перепугала его, что он завыл и полез прятаться под мой стол.

Зато рассказ Ларса полностью прояснил ситуацию. Видимо, мой разгневанный тонтту за угрозу сжечь его жилище хорошо нагнал жути на бедного паренька.

Самое странное, что Ларс не выглядел испуганным. Он возбужденно рассказывал как летали и взрывались кружки, а его брат своим телом переломал всю мебель в их комнате.

С летающей посудой я сталкивался и в прошлой жизни, лет в десять или одиннадцать. В квартире моего одноклассника Ромки Кулиша. Мы смотрели по телевизору польский сериал «Четыре танкиста и собака», когда громкий хлопок привлёк наше внимание. Пошли искать и нашли в ванной донышко от стакана и стеклянное крошево вокруг. А затем начали биться тарелки на кухне. Мы только одним глазком глянули на тот ужас на кухне и бегом рванули на улицу. Где и просидели до прихода его родителей. Естественно, те не поверили нам и наказали Ромку.

Анью, когда услышала про то, что Андреас обещал поджечь наш дом, оттолкнула в сторону Ларса и вытащив пацана из под моего стола, влепила ему несколько звонких пощёчин и затрещин. И надо сказать, это привело мелкого в чувство. По крайней мере, он вполне внятно, хоть и с истеринками в голосе, стал просить у меня прощения.

— Андреас! Ты не столько меня обидел, сколько Хиири. Он ведь тоже считает этот дом своим, — на меня сзади пахнуло знакомым теплом, и я понял, что и защитник нашего дома тоже здесь. — Надо и у него прощения попросить.

— И что мне делать? — племянник в эту минуту был готов на всё, хоть на крышу вылезти и спрыгнуть вниз. Надо его спасать, а то ещё в бега подастся. Ищи потом.

— Что у тебя есть с собой самого дорогого?

— Золотая монета у него есть! — сдал его Ларс. — Американская.

— Да. Один доллар золотой. Папа подарил, — прошептал Андреас, а в его глазах явно поубавилось желания готовности к любой жертве.

— Значит так. Берешь свою монету и идешь на кухню. И кладёшь её в ту миску за печкой, в которое мы молоко наливаем каждое утро для Хиири. И просишь прощения. Хорошо просишь. И обещаешь больше никогда не думать причинить вред этому дому. Потом отворачиваешься, считаешь до ста, я вас учил, надеюсь, ты не забыл? И поворачиваешься обратно. Если монеты в миске не будет, то Хиири тебя простил.

— А если он её не заберёт? — опять испугался Андреас.

— Тогда я иду к деду и всё ему рассказываю, а он, скорей всего, отвезёт тебя домой. Но прежде точно выпорет. И дома тебе тоже достанется, наверное, — хотя вряд ли, как я помнил из книг и мультфильмов моего мира, домовые любили золото.

— Мы, что? Не будем никому рассказывать про это? — удивилась Анью.

— Если Хиири примет подарок, то нет. Хорошо, сестрёнка?

— Угу, — как-то через силу согласилась она. — Хорошо. Если примет, я буду молчать.

— Но монета в той комнате! Я не пойду туда один. — на глаза Андреаса опять навернулись слёзы.

— Я сбегаю! Я знаю, где она! — и шустрый Ларс рванул в