Когда женщина в форме, сидевшая за столом, начала расспрашивать, как ее зовут, Весна вдруг, сама не зная почему, заплакала. Мужчина у нее за спиной заметил: «Таких серийно выпускают — со слезами в кармане!»

Женщина подошла к ней и снова ласково спросила: «Как тебя зовут?» Человек из той квартиры, где их учили разным делам, не раз повторял: «Никогда не называйте свое настоящее имя!» После того как вопрос повторили в третий раз, Весна подняла голову и с еще влажными от слез глазами прошептала: «Love».

Сколько ей лет? Сколько растопыренных пальцев на обеих руках.

Спустя какое-то время она поднялась в фургон вместе с другими девушками. В фургоне имелись два крошечных, затянутых сеткой окошка, пропускавших уличный шум, но не позволявших ничего видеть. Высадили их в огромном бетонном дворе, посреди которого росли два дерева. Ей опять пришлось ждать в какой-то комнате. Потом ее позвали, сфотографировали, дали номер, взвесили, измерили рост. Когда-то, еще со своим настоящим отцом, она была однажды почти в таком же месте, они привели туда свою единственную лошадь. Лошадь тогда тоже взвесили, измерили, потом куда-то увели. А вернулась она совсем другой — стройной, похудевшей, белая звезда во лбу сменилась красной, лошадь без остановки перебирала ногами, и цоканье ее копыт походило на журчанье источника в расщелине. Что же, с ней тоже произойдет подобное превращение?

Синьоре, что пришла за ней, стоило немалого труда заставить Весну следовать за нею. Ее привели в другую комнату, где стояли только стол и два стула. Синьора стала показывать ей одно за другим какие-то пятна и все спрашивала, что она видит в том или другом пятне. Что же тут можно видеть, кроме пятна. Пятно и есть пятно. Потом ее опять принялись расспрашивать, причем очень спокойным тоном. Сколько ей лет на самом деле? Где живут мама, папа, братья? Ходила ли она в школу? Умеет ли читать, писать, знает ли, почему оказалась тут? Наконец синьора поднялась и сказала: «Хорошо, когда надумаешь отвечать, позови меня».

И дала ей ручку, лист бумаги и пальцем указала, где поставить подпись. «Подпись, — повторила синьора, — короче, свое имя». Если ее зовут Love, то что же у нее может быть за подпись? Сердце, разумеется. Она взяла ручку так, как берут ложку, и медленно-медленно, старательно нарисовала сердце.

Следующие несколько дней больше ничего не происходило.

Она сидела в камере вместе с другими девушками. В положенное время приносили поесть, и она ела. В положенное время выпускали на прогулку, и она выходила во двор. Если бы не Love, ей жилось бы тут совсем неплохо: никто не докучал ей, кормили несколько раз в день, спала сколько хотела. И, лежа на койке, мечтая о нем, она повторяла про себя сказку об одноногом солдатике.

А сказка была такая. Его принесли в этот красивый дом в коробке вместе с другими солдатиками, у которых обе ноги были на месте. Тут он увидел маленькую балерину. У нее тоже были две ноги, но одна все время была высоко поднята, и потому казалось, что она тоже одноногая. И солдатик полюбил ее. Но они стояли так далеко друг от друга, что он ничего не мог сказать ей. Однажды, когда солдатик стоял на подоконнике, порыв ветра сбросил его вниз. Какой-то мальчик нашел его, посадил в бумажную лодочку и пустил ее по воде. Лодочка поплыла и встретила большую рыбу, и рыба съела его. И одноногий солдатик оказался в животе у рыбы, как будто стал рыбьим ребеночком.

Сказка, которую ей прочел Love, заканчивалась на этом, но это был не конец, она же видела, что в книге оставалось еще много непрочитанных страниц, значит, у сказки было продолжение.

Однажды, когда она в который уже раз повторяла про себя эту сказку, в дверях появилась женщина и громко произнесла: «Love!» Как подскакивает человек, наступив на колючку, так подпрыгнула и она, услышав это имя. Она поспешила за женщиной по коридору, забегая вперед то с одного боку, то с другого.

Love где-то здесь, за одной из этих дверей. Она бросится ему на шею, как только увидит. А он, конечно, подхватит ее своими сильными руками и высоко поднимет. Потом они уйдут отсюда. На улице их будет ждать машина. Они сядут в нее и быстро уедут.

Когда женщина взялась за ручку двери, она даже чуть-чуть напружинила ноги, приготовившись к прыжку… Дверь открылась. В комнате оказался не Love, а какой-то другой человек в белой рубашке.

Он сказал: «А вот и любовь!» Он поднял ее, положил на кушетку и приказал: «Сними трусики».

Это было не так, как с Мирко, и совсем не так, как с Мстителем. Вместо своей штуки он засунул туда какую-то железку. И ничего не говорил ей — ни ласковых слов, ни грубых, просто молчал. Наконец, хоть и не испачкал руки, все равно принялся мыть их под краном, хмыкая: «Гм, гм…» Когда же она, надев трусики, поднялась с кушетки, он сказал: «Знаешь, да? Там у тебя, внутри, ребенок».

Неужели это он засунул туда ребенка, затолкал вот этой блестящей и холодной железкой? Не может быть — она хорошо видела, что он засовывал туда, железка походила на ложку, может, на воронку и ложку вместе, и на ней совершенно ничего не было. Значит, это сделал Love, — Love засунул ребенка туда так, что она даже не заметила этого в последнюю ночь. Он сказал: «Я хочу тебя всю, моя девочка, всю, хочу, чтобы у нас был ребенок, хочу вас обоих». Вот ребенок и появился. Он теперь внутри, как в небольшом ящичке.

Наверное, поэтому в последнее время она совсем ничего не ела. Еды тут было достаточно, но ей совершенно ничего не хотелось, к тому же ее часто тошнило, хотелось вырвать. Да, вырвать — как тогда, когда Мирко сунул ей в рот эту свою штуку. А ребеночек между тем там внутри рос, и рос уже много дней. Бывает иногда, разобьешь яйцо, чтобы съесть его, а есть и нельзя, потому что нет желтка, вместо него что-то вроде плевка, ну, чуть потверже плевка.

Однажды она рассмотрела его как следует. В этом плевке было что-то похожее на глаза и на клюв. Словом, если он там, у нее внутри, то почти наверняка уже превращается в цыпленка.

Вместо живота у нее было теперь яйцо, и яйцо это увеличится и будет дальше расти, пока не станет заметно, что в нем что-то есть. Оно росло, все время росло это яйцо. Если в феврале приподнять с земли дернину, то под ней обнаружится трава, уже густая, но пока еще под покровом.

Растет, подумала она и, сложив руки на животе, вытянулась на койке.

На другой день утром она уже сидела не в камере, а вместе с синьорой, державшей ее за руку, в вагоне поезда. Ей сказали, что она слишком мала, чтобы находиться в таком месте, и повели на вокзал. Она еще никогда не ездила в поезде. А в нем все было удивительно. Сядешь с одной стороны окна — земля бежит вперед, сядешь с другой — назад. И что было особенно замечательно — она знала, что поезд привезет ее к Love. Никто ничего не сказал ей об этом, но она точно знала, что будет так. Есть вещи, которые всегда знаешь, — как птицы, например, знают, когда наступает зима. Синьора была добрая, то и дело спрашивала: «Не хочешь ли есть? Не надо ли тебе в туалет?»

Но ей ничего не нужно было. Ей хотелось только одного — как можно скорее приехать к Love.