На самом деле я прекрасно мог ответить на все вопросы учительницы. Она спрашивала, например, кто из вас знает, почему вот это происходит или почему это находится там? И я знал ответ на ее вопрос еще раньше, чем она успевала произнести его. Знал, но молчал. Я думал — не может быть, чтоб ответ был такой примитивный, тут, наверное, какой-то подвох, это слишком просто, а в мире нет ничего простого, и потому молчал. А на вопросы учительницы обычно отвечал кто-нибудь другой, и это был как раз тот самый ответ, что уже был готов у меня. Тогда я выпрямлялся за партой и с удивлением оглядывался: неужели и вправду это так просто? И действительно, не проходило и минуты, как я убеждался, что это был лишь один из возможных ответов, но есть еще тысячи других, тоже верных. И все они выглядели вроде бы правдой и в то же время неправдой. Важно было понять это и, зная, выстроить определенный порядок.

Из всех предметов я, естественно, предпочитал математику. Я и по ней не успевал, но она все равно нравилась мне. Если из крана в одну ванну выливается 4 литра воды в минуту, а в ванне помещается 60, сколько времени нужно, чтобы она наполнилась до краев? Все ванны наполнялись вовремя, но только не моя. В мою сыпалась штукатурка с потолка, затем рушился и сам потолок, а с ним летела и синьора, что жила наверху, так что вода не только наполняла ванну, но и переполняла, переливалась через край, мало того, в ней еще и мертвец оказывался — синьора с верхнего этажа.

Видите? У меня был большой талант. Если б кто-нибудь понял это, все сложилось бы совсем иначе. Помните машины, о которых я вам рассказывал вчера? Вот так все и получается. Проблема перемещений во времени — происходят ли они вовремя или вообще не происходят.

Я хотел бы еще немного поговорить о школе. Дома я почти постоянно находился один. О чем бы я ни размышлял, мне всегда казалось, что я не ошибаюсь, но там, в классе, все было полно противоречий.

Конечно, учительниц следовало бы обучать получше. Помимо истории и географии им не мешало бы преподавать еще и деликатность. Не знаю, можно ли научить этому, или деликатность изначально должна быть свойственна человеку, так или иначе, моя учительница учтивостью не отличалась. Она постоянно кричала на нас, а если не кричала, то лишь потому, что просто сил не хватало.

Однажды она дала нам в классе задание — написать сочинение «Мой папа». Сколько мне было лет тогда? Около восьми… не больше восьми.

Я своего отца никогда не видел, поэтому, услышав тему сочинения, подошел к столу и тихо сказал: «Синьора учительница, я не могу написать такое сочинение». Тогда она вдруг вскочила и закричала: «Как это — не могу! Напишешь! Напишешь, как все!» Проблема заключалась вот в чем. Я никогда не видел отца, но я знал, чем он занимался, и понимал также, что говорить об этом нельзя — это тайна. Именно — тайна. Ведь он был тайный агент. Если честно, никто мне никогда ничего подобного не говорил. Я сам догадался. Догадался, а потом спросил у мамы, но она не ответила ни да ни нет. И я понял, что это правда, он и в самом деле тайный агент. Вот почему он никогда не бывал дома.

Словом, я взял лист бумаги и написал: «Своего отца я не знаю, потому что у него такая профессия, из-за которой он не должен ни с кем видеться, и его никто не должен видеть. Но я знаю, что он высокого роста, сильный и отлично стреляет из пистолета. У него большие, сильные руки, и он всегда коротко подстригает ногти. Он чемпион по карате и одним ударом может убить быка. Я никогда не знаю, где он и что делает, но могу сказать, что на своей работе он защищает хорошие страны от плохих. Однажды, когда он выполнит свое задание, то придет за мной в школу. Может быть, он придет в своей желтой форме с красными лампасами и всем прочим. Тогда все увидят, кто мой отец, а пока об этом никто ничего не должен знать, потому что он — тайный агент и каждый день рискует жизнью». И в конце я добавил: «Это сочинение лучше сразу же после прочтения сжечь».

Я написал последнюю фразу, так как доверял учительнице, иначе я вообще ничего не написал бы. А она, знаете, что сделала на другой день? Вошла в класс со стопкой тетрадей в руках, села за стол и произнесла: «У лжи короткие ноги». И начала громко читать мое сочинение. Я не знал куда деться, а все кругом смеялись. Потом она возвратила мне тетрадь и сердито сказала, что лучше бы я готовил уроки как следует, вместо того чтобы столько врать. С тех пор все стали смеяться надо мной. Когда мы выходили из школы, ребята толкали меня и спрашивали: «Это твой папа? Или этот? Ах нет, смотрите вон там, у дерева! Агент такой тайный, что даже стал невидимкой!»

За всеми детьми постоянно приходили мамы или папы. И я никогда не понимал зачем. Смешно, ведь дорога от школы до дома такая короткая. Вы не считаете, что некоторые родители чересчур мнительны? Во всяком случае, за мной после уроков никто не приходил. Мама не могла, потому что работала. Папу я всегда ждал, но он тоже не появлялся.

На следующий год ребята тоже насмехались надо мной. Дети ведь довольно глупые, не так ли? Если уж начинают над чем-то смеяться, то не могут остановиться, пока не надоест. А тем летом, между прочим, произошло одно событие. Я вырос, возмужал, превратился в юношу. Стал крепким, сильнее других ребят. Поэтому терпел какое-то время. Но однажды не выдержал. Однажды случилось так, что за лучшим учеником в классе никто не пришел после уроков. Это был хрупкий мальчик, со светлыми и пушистыми, как у девочки, волосами. Обычно его мама всегда приходила за ним и ожидала у входа, в шубе, улыбаясь. Мальчик не знал, как ему быть, тогда я сказал: не беспокойся, я провожу тебя домой. Я взял его за руку, как будто был намного старше. Мне пришлось немало постараться, чтобы уговорить его пойти парком. Уже почти смеркалось, и он не хотел туда идти. Прежде чем расстегнуть брюки, я убедился, что поблизости никого нет. Я сжал ему горло, словно клещами, и заставил сосать до тех пор, пока он едва не задохнулся от слез. «Что делает твой отец?! — кричал я ему. — Что делает, а? — А когда он убегал от меня, то заорал ему вслед: — Скажешь кому-нибудь — убью!»

И все же он сказал, сказал сразу же, как только примчался домой. Его родители позвонили моей маме. Она ответила им, а потом швырнула трубку. И стала колотить меня туфлей, палкой от метлы. Казалось, она обезумела. «Ну точно как отец! — орала она. — Такая же дрянь, вот что ты такое: дрянь!»

Об их отношениях я узнал позднее. Да, потом она не раз вспоминала об этом в минуты гнева, когда орала. В тот день мой отец был пьян, она тоже была навеселе. Отмечали окончание занятий на курсах медсестер. Он был главным врачом одной больницы, был женат, имел двух маленьких детей. Моя мать вроде бы и хотела, и вроде нет. Знаете, как это бывает, когда выпьют лишнего? Не очень-то думают о том, что делают. Потом, когда все произошло, она долго ломала голову, как быть. В те времена решить такую задачу было непросто. Моя мать была тогда очень молода, жила на гроши, к кому обратиться, не знала. То ей казалось, надо оставить ребенка, то казалось, не надо, она все надеялась, что он признает меня своим сыном, назначит какое-то содержание.

Когда же он заявил ей: если она так легко уступила ему, значит, так же просто отдается другим и ребенок вовсе не его, было уже слишком поздно. А я стал тем временем достаточно велик, и меня уже не вынуть было из гнезда.