В принципе, все уже было сказано, и Николай Петрович мог уходить. Но только он не спешил. Тянул. Виктор Ильич прекрасно понимал – старый приятель хочет задать какой-то вопрос, ответ на который для него очень важен. И – молчит. Не потому, что стесняется – просто понимает, что по долгу службы Виктор Ильич может ему и не ответить. Или просто боялся услышать ответ…

– Ты, Николай Петрович, не тяни. – Наконец-то Соловьев решил прекратить эти «позиционные бои». – Если хочешь что-то спросить – спрашивай. А то мы ведь так с тобой до глубокой ночи просидим.

– Да вопросец-то у меня… – Оболенский-старший смущенно отвел взгляд. – Ты ведь, Виктор Ильич, понимаешь…

– Понимаю, – кивнул старый «нелегал». – Потому и говорю – спрашивай. Если смогу – отвечу.

Николай Петрович отодвинул полупустую кружку, встал с места, прошелся по кабинету. Вернулся к столу.

– Знаешь, Виктор Ильич, я никогда и представить себе не мог того, что придет время, и я буду выступать в качестве связного у собственного сына… – негромко сказал Оболенский.

– А что ты хотел? – удивился Соловьев. – Дети ведь растут… И, как мне кажется, это очень хорошо, когда сын может и желает заменить старого и усталого отца… Но это так, рассуждения на тему. Я жду твоего вопроса.

Однако Оболенский не спешил. Наверное, будь на месте Виктора Ильича другой человек, он бы вообще не стал поднимать эту тему. Но даже в общении с человеком, которому искренне, от души, верил, старый разведчик все равно опасался открываться полностью. Опасался не того, что когда-нибудь Соловьев использует сегодняшнюю откровенность во вред ему, а того, что не будет правильно понят. Потому-то и продолжал «навивать петли», не спешил переходить к основному вопросу.

– Я ведь только тогда, когда он сорвался в Таджикистан, вдруг понял, что могу его больше не увидеть… И – испугался. Наверное, впервые в жизни испугался по-настоящему…

– Кстати, и Максим, и его товарищи прекрасно проявили себя в той акции, – едва заметно усмехнулся Соловьев. – Резко, дерзко, но ярко и красиво. В лучших традициях вырастившей их школы…

– Да уж… – Оболенский недовольно скривился. – Порезвились мальчики…

Виктор Ильич уже не украдкой – наоборот, демонстративно – взглянул на часы.

– Ты меня, конечно, извини, Николай Петрович, но… Мне надо идти. Сейчас каждая минута работает против нас. Поэтому – спрашивай, или давай прощаться.

– Виктор Ильич, я понимаю, много сказать нельзя, но я и не прошу многого, – торопливо заговорил генерал. И в словах его звучали просительные нотки. – Ты мне только одно скажи. Он… вернется?..

Соловьев присмотрелся к старому приятелю, потом уточнил:

– Как я понимаю, вопрос стоит не о степени риска, которому подвергается Максим, а о том?..

Оболенский кивнул.

Вон оно что! Генерал-лейтенант просто боится того, что сын останется где-то далеко за границей, на агентурной работе. А Николай Петрович уже далеко не молод… И кто его знает, сможет ли когда-нибудь вновь увидеть своего единственного отпрыска? Вот что так мучит старшего Оболенского.

– Видишь ли, Николай Петрович… – тщательно подбирая слова, начал Соловьев. – Наша контора – всего лишь очередная бюрократическая структура. Мы все – в том числе и я сам, и твой сын – не занимаемся полевыми операциями. Для этого существуют люди в погонах. Как ты, к примеру. Мы же – гражданские, и лишь в какой-то степени координируем и направляем деятельность существующих специальных служб. И то, что Максиму пришлось лично участвовать в этой операции, – по сути, нонсенс. Просто оказалось так, что именно он лучше всего смог бы ее провести. Объективные факторы… Точнее, фактор.

– Я понял тебя, Виктор Ильич. – Соловьев без особого труда заметил, что генерала немного отпустило. Полегчало ему. Хотя вроде бы ничего такого и сказано не было…

– Ну, тогда давай прощаться! – Соловьев выбрался из кресла. – У нас с тобой, Николай Петрович, еще много дел. Враг, как ты сам знаешь, не дремлет! А друзей в мире у России сейчас очень мало, что бы там ни говорили политики…

Большой противолодочный корабль «Адмирал Пухликов» российских ВМС нес боевое дежурство неподалеку от африканского континента. Патрулировал, обеспечивая безопасность судоходства в зоне влияния пиратов. По крайней мере, так это объяснялось команде и даже большей части офицеров. И так это выглядело со стороны.

На самом же деле, кроме патрулирования, была и еще одна задача, основная, о которой никто, кроме капитана и командира группы специального назначения, размещенной на корабле вместо подразделения морской пехоты, не знал. И даже эти двое, по большому счету, ничего толком не знали. То есть непосредственно задача должна была быть поставлена в процессе патрулирования.

Однако капитан корабля предполагал, что выполнение этой задачи должно быть каким-то образом связано с высадкой спецназа на берег. Не зря же перед выходом были получены и новые десантные боты, и один из корабельных вертолетов «Ка-27» заменили на «Ка-29», военно-транспортный вариант той же машины, способный не только высаживать десант, но и обеспечивать его огневую поддержку на земле. И экипаж этого вертолета пришел другой. Некомпанейские, немногословные мужики. Боты, кстати, вообще были импортными. А вертолет… Просто лишен номера и опознавательных знаков ВМФ России.

Вполне возможно, командир спецназовцев знал точно, что именно ему предстоит делать. Но спрашивать у него было бесполезно. Капитану БПК уже приходилось иметь дело с этими ребятами в схожих ситуациях. И обычно они просто начинали прикидываться ветошью, делая вид, что не понимают, о чем вообще идет речь.

Спецназовцы занимались по своему собственному плану и сохраняли спокойствие. Бойцы разведывательного пункта специального назначения флота были готовы выполнить любую поставленную перед ними задачу. На море ли, на суше – для них это не имело особого значения. Ну, разве что район действий и специфика задания определяли выбор оружия, снаряжения и специальных средств.

Сигнал к началу операции поступил, как это обычно и бывает, в самое неподходящее для этого время. Ночью. Когда большая часть личного состава – кроме, конечно же, вахтенных – отдыхает.

В каюте капитана корабля зазвонил внутренний телефон. Вполголоса матерясь, капитан снял трубку.

– Слушаю… – голос прозвучал невнятно, хрипло. Несколько раз кашлянув, капитан повторил: – Слушаю!

– Товарищ капитан первого ранга! Срочная шифрограмма из Главного штаба! – доложил начальник секретной части.

– Понял, – капитан сел на койке. – Сейчас буду.

Шифровка – это дело такое… Обычную радиограмму капитан мог бы потребовать принести в свою каюту. А вот шифровку ему придется читать в помещении секретной части, в специальной глухой комнатке-пенале без иллюминаторов, предварительно оставив свою подпись в нескольких журналах. И не имеет значения, что начальник секретной части и матрос-«секретчик» входят в состав экипажа и подчиняются капитану. Да, подчиняются. Во всем, что не касается напрямую их службы.