Какая-то часть меня надеялась, что она произнесла эти слова в полусне, еще не оправившись от увиденного. Однако у меня были опасения, что не все так просто, потому что я как-то видел, как она разговаривает с воображаемой Николь. Я видел, как она ведет самые настоящие беседы с матерью, которой нет рядом. Как ставит для нее стул за столом по Макаронным Понедельникам.

Лорелай знала, что Николь умерла, но она по-прежнему цеплялась за нее, внушив себе, что мама рядом, просто ее никто не видит.

И я беспокоился, что это может пагубно сказаться на ее рассудке.

Но одновременно завидовал ее способности сохранять связь с Николь, способности верить, что существует нечто большее, чем то, что мы видим перед собой в реальности.

Если бы я верил в ангелов, то каждый день мог бы тоже разговаривать со своей женой.

Лорелай уснула, но я по-прежнему лежал рядом, прижимая ее к себе.

В ту ночь я был очень ей нужен, возможно, так же сильно, как она мне.

* * *

Я проснулся в постели Лорелай и сначала не мог понять, почему я там оказался. Я выпрямился, чувствуя, как все тело ноет после ночи, проведенной в скрюченном положении на маленькой кроватке.

Который час?

Сколько я проспал?

Я не знал ответов на эти вопросы, но это был лучший сон за последние десять месяцев, несмотря на то, что теперь я не мог разогнуться.

Отправившись на кухню, я столкнулся с Элеанор, которая как раз наливала себе чашку кофе.

Обернувшись, она слегка вздрогнула, заметив меня.

– О, Грей… гм… мистер Ист. Доброе утро.

Я прищурился.

Утро?

– Который час? – проворчал я.

– Семь. Я как раз собиралась будить девочек, чтобы они приняли душ, – объяснила она. – Но когда увидела, что вы спите с Лорелай, решила не мешать вам.

– Семь?! Вот черт! – Я застонал, проведя ладонями по спутанным волосам. Просто невероятно, что я проспал так долго. Со мной вообще такого не бывало. И теперь я опаздывал, и у меня не оставалось времени на утреннюю пробежку. – Вам следовало разбудить меня, – огрызнулся я, хотя это не входило в ее обязанности. И все же.

Черт!

– Простите, но я подумала, что вы уже оделись на работу и просто прилегли ненадолго рядом с дочерью.

– С чего вы взяли, что я уже собрался на работу? – гаркнул я, злясь на нее, хотя и сам не мог понять, почему. Иногда мои эмоции внезапно выходили из-под контроля.

– Ну, понимаете… – Она указала на меня ладонью, и я внимательно оглядел себя.

На мне был изрядно помятый костюм за пять тысяч долларов, в котором я проспал эту ночь. Я уснул в костюме за внушительную сумму, как самый беспечный человек на свете.

– О, простите, – пробормотал я, чувствуя себя полным идиотом. Отвернувшись, я собрался уходить, но она остановила меня.

– Мистер Ист, еще минутку, – произнесла она тихим и немного застенчивым голосом.

– В чем дело?

– Я просто хотела извиниться за свое письмо вчера вечером. Это было очень непрофессионально.

Я прищурился, немного обескураженный ее извинением. Этого я никак не ожидал.

– О, да. Это было непрофессионально, но ничего страшного.

– И все же. Я не поверила сразу, что вы хотите, чтобы я называла вас мистером Истом, но потом получила ответ. Поэтому мой смешной ответ выглядел абсолютно некстати. Я пересекла грань дозволенного и потому прошу прощения. Эта работа очень многое значит для меня, и я благодарна вам за предоставленный шанс. Поэтому извините, если я повела себя грубо и резко. Я серьезно отношусь к своей работе и надеюсь, вы это понимаете.

Я молча кивнул, потому что мне больше нечего было сказать.

– И еще, мистер Ист, – сказала она, проведя ладонью по волосам.

– Да?

– Знаете, я очень сожалею.

– Да, Элеанор. Вы это уже говорили.

– Нет, сожалею… о вашей утрате. Я еще не говорила вам об этом, но хочу, чтобы вы знали. Все, что я слышала о Николь, говорит о том, что она была прекрасной женщиной и замечательной матерью, и мне невероятно горько от вашей потери. Я знаю, что это ничего не изменит, но просто знайте, что мне очень жаль.

В это мгновение я, наконец, внимательно посмотрел на нее. Я не делал этого с момента нашей встречи на собеседовании. У нее были волнистые светло-каштановые волосы. Они показались мне гораздо светлее, чем в юности. И дело не в том, что это имело какое-то значение, просто я вдруг обратил на это внимание. А ее глаза… Ее глаза по-прежнему казались темными и загадочными тоннелями, как когда-то в детстве. И по-прежнему напоминали глаза олененка. И были так же красивы. И теперь она смотрела на меня так, словно перед ней самый несчастный человек на свете. И от этого сочувственного взгляда я чувствовал себя ужасно неловко.

В глубине этих глаз я заметил тепло и сострадание, которых совершенно не заслуживал. Я вел себя грубо и безразлично по отношению к ней, сам не понимая почему, и все же она смотрела на меня так, будто простила за резкость, хотя сам я не нашел смелости попросить у нее прощения.

Спустя столько времени Элеанор по-прежнему испытывала ко мне теплые чувства, и ее извинение было самым искренним признанием, которое я когда-либо слышал.

– Спасибо, Элеанор.

– Не за что.

Я уже собрался уходить, но вдруг замедлил шаг, чувствуя, как тоска снова начинает заполонять меня изнутри. Она жила по своим законам, появляясь совершенно внезапно. А затем целиком заполоняла мою душу, лишая сил.

Все в этой жизни стало невыносимым без Николь.

Каждый вдох давался с трудом.

И я не знал, как объяснить это Элеанор.

Не знал, есть ли ей до этого дело.

Я потер затылок и откашлялся.

– Мы были очень молоды, – сказал я, и ее карие глаза снова взглянули на меня. – Когда у нас родилась Карла, я не сразу смог свыкнуться с ролью отца, но Николь… – Я умолк, ощутив на губах ее имя. Даже спустя столько времени я чувствовал, как небо обрушивалось на меня, стоило мне произнести ее имя. Я глубоко вздохнул. – У нее все так легко получалось. Словно она была создана для материнства. Поэтому все, что тебе рассказывали, правда. Она была прекрасной женщиной и самой замечательной матерью.

На глаза Элеанор навернулись слезы, и она кивнула, понимая, как нелегко дались мне эти слова.

Я вдруг подумал: а что, если она смогла разглядеть осколки моей души?

– Если тебе когда-нибудь захочется с кем-нибудь поговорить… – начала она, но я покачал головой.

Это чересчур.

– Не надо.