Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мира! – с легким укором сказал Гера. – Ты в своем уме? Что, по-твоему, там, в реке?
– Да, это Некрасов, – тотчас ответила она и снова быстрым взглядом пробежалась по скалам. – Я знаю, это он… Но мы с тобой здесь ни при чем… Я тебе говорила неправду…
Уж не сошла ли она с ума? Что значит – они здесь ни при чем? А кто тогда «при чем»? Кто отвязал веревку, кинув Некрасова в мясорубку бурной реки и порогов?
Гера взял лицо девушки в ладони и внимательно посмотрел ей в глаза.
– Мира! Некрасов утонул, – отчетливо произнес он. – Нам теперь надо думать, как твое баловство замаскировать под несчастный случай. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Нет, – ответила она, мягко убирая с лица его ладони. – Он не утонул. Вчера днем его видели Брагин и Элла.
– А кто же… кто же, по-твоему, это? – спросил Гера и кивнул на реку.
– Некрасов. Но он не утонул на переправе… Он не прикасался к веревке… Я тебе говорила неправду. Он в тот день вообще не переходил на наш берег.
Теперь все ясно! Мира не доверяла Гере. Она была настолько испугана, увидев труп, настолько парализована страхом за свое будущее, что стала нелепо лгать, отказываясь от своих же слов. Она уверена, что Гера предаст ее и обо всем, что случилось на переправе, расскажет милиции. Нет ничего хуже, чем доказывать, что он, Гера, не сволочь и не предаст ее.
– Ты предлагаешь другую легенду, Мира? Мы могли бы именно так сказать милиции, но вся беда в том, что ты уже призналась группе, что скинула его в воду.
– Ни в чем я не признавалась, – твердо сказала Мира. – Брагин всего лишь предположил, что я его скинула. У него есть право так думать. Но он ошибается. И ты ошибаешься. Некрасов не переправлялся по веревке.
– Что же тогда между вами произошло?
– Ничего особенного. Я его послала, и он пошел.
– Куда?
– Не знаю. Наверх.
– Мира, это правда?
– Твое дело – верить мне или нет… Это может подтвердить Вера Авдеевна. Она видела, как Некрасов поднимался на противоположный берег.
Гера схватил ее тонкие холодные руки и поднес их к своим губам.
– Я очень хочу тебе верить, но то, что ты говоришь… Что же получается? Некрасова скинул в реку кто-то другой? И это произошло вчера во второй половине дня?
– Да, – очень тихо ответила Мира и опустила глаза.
– И ты знаешь, кто это сделал?
Она молча покачала головой. Гера не понял, что означает этот жест: она не знает, кто это сделал, или же она не хочет говорить.
– Ты меня запутала, – признался Гера. – Но я знаю одно: здесь творятся нехорошие дела… Пойдем в лагерь!
– Сидеть! – как собаке, крикнула Мира и прижала ладонь к груди Геры. – Никуда ты не пойдешь!
Гера вскинул брови.
– В каком смысле? Почему я никуда не пойду?
– Потому что я так хочу! Ты останешься здесь!
– Что это значит, Мира?
– Не надо ни о чем меня спрашивать! – Она поднялась на ноги и стала пятиться. – Делай, что я тебе говорю. Это в твоих интересах!
Он горько усмехнулся и кивнул.
– Хорошо, я останусь здесь, буду любоваться трупом… Надеюсь, что так тебе будет легче доказать свою непричастность к этой смерти.
Он заметил, как неуловимо изменилось выражение лица Миры. Она тряхнула головой, быстро подошла к нему, присела на корточки.
– Миленький, – прошептала она, – я не могу рассказать тебе все… Я вся погрязла во лжи, но тайна эта не моя… А правда заключается в том, что я не желаю тебе зла. Ты будешь рисковать своей головой, если поднимешься в лагерь. Это не бред, не истерика.
– Ну, хорошо, – смягчился Гера. – Я останусь здесь. А что потом? Как долго я буду торчать здесь?
– До темноты, – ответила Мира. – Я обязательно приду… Клянусь, приду! Я люблю тебя, милый мой! Жить без тебя не могу… буду считать минуты до нашей встречи…. пожалуйста, верь мне…
– А ты не приведешь сюда милицию? – спросил он и сам не понял, пошутил или нет.
– Ты что? – произнесла Мира, шокированная его вопросом, и отошла на шаг. – Как ты можешь так… Разве… разве я похожа на предательницу?
Она вдруг кинулась ему на шею и принялась неистово целовать его лицо. Гера не удержался и повалился спиной на камни. Мира оказалась сверху.
– Я люблю тебя, люблю… – бормотала она. – Никогда у меня не было… ты первый, единственный… Пожалуйста, не убивай меня своими подозрениями… Ну поцелуй, поцелуй еще разочек…
Он осторожно отстранил ее от себя и остался неподвижно лежать на гальке.
– Что ты скажешь группе? – спросил он, глядя в молочное небо.
– Что ловишь рыбу… – произнесла она, растрепанная, с отчаянными глазами и влажными губами.
– Что вылавливаю труп, – грустно усмехнулся Гера.
– Прости, но я не могу больше оставаться…
Он ничего не ответил, не пошевелился и не стал провожать девушку взглядом… Нет, нельзя верить! Это закон подлости. Только начнешь прирастать душой к кому-нибудь, вдруг выясняется: ошибочка, это не тот человек, которого ты себе вообразил… Все ясно как божий день: она испугалась того, что натворила, испугалась, что он сдаст ее милиции. Придумала какую-то нелепую легенду, на Веру Авдеевну ссылается, мол, она видела, как Некрасов поднимался к лесу. Еще надо выяснить, что видела эта старая калоша. Может, ей на глаза попался тот квадратный парень с видеокамерой? Или какой-нибудь приблудный турист? В конце концов, это мог быть лесничий.
Зато пряталки на берегу – ход великолепный! Тут Гера преклоняется перед гибким умом Миры. Запугав его какой-то несуществующей страшилкой («Ты рискуешь своей головой, если поднимешься в лагерь!»), она заставила его, подобно ящерице, спрятаться среди камней. Он будет сидеть рядом с трупом, пока она не приведет сюда ментов. Вот он, убийца Некрасова, от справедливого возмездия прячется! Хватайте его, пока в кусты не драпанул!..
Гера хохотал над собой. По его лицу катились слезы. «Тебя погубит собственная совесть», – так сказал Славка. Совесть в паре с любовью скрутили Гере руки, не позволяя поступить по разуму, подняться в лагерь и рассказать группе всю правду. Совесть в паре с любовью заставили его простить Мире все ее прегрешения.
Блаженны любящие!
Мира плелась по берегу. Подол сарафана, мокрый и холодный, лип к ее ногам, пытаясь связать ее и остановить. Шуршала галька, шумела река. Мира озиралась, но видела только то, что было рядом, что выплывало, словно материализуясь, из тумана. Чем дальше она шла, тем прозрачнее становился воздух. Она будто снимала с себя белые, невесомые одежды, сотканные из тумана, и все более чувствовала себя голой и незащищенной.