– Что ты! Просто я хорошо помню отца, вечно сидящего в нем, и мне любопытно.

– Это культовые вещи – и само кресло, и его подставка для ног! Модель Eames, созданная в пятьдесят шестом. Вот тут гнутое дерево и…

– Черная кожа, – перебила я. – Пока я еще в состоянии распознать кожу!

– Вот-вот, я же говорил, ты прикалываешься!

Я рассмеялась, потом протянула ему руку, помогая встать.

– Пойдем посмотрим, что там на втором этаже.

Мы поднялись по полуразрушенной деревянной лестнице. Наверху я подвела его к балке – чтобы не провалиться сквозь пол, можно идти только по ней. Непонятно каким чудом я сумела открыть одно из окон и показала Марку удивительный вид на виноградники и колокольни Лурмарена. Мы облокотились на подоконник и долго молчали.

– Для человека, который не любит старье, тебе как-то слишком хорошо здесь, в этом амбаре, – произнес он в конце концов.

– Ты прав… Когда я была маленькой, я всегда приходила сюда, если обижалась или хотела помечтать.

– Твой отец никогда не собирался что-то здесь сделать?

– Ну, знаешь, у папы всегда море планов, только он никогда не доводит их до конца… Не знаю, почему так получается… Надо будет спросить его. Я только надеюсь, что он никогда не продаст этот амбар. В любом случае спасибо, – выдохнула я. – Без тебя я бы точно не справилась.

Он улыбнулся мне и вернулся вниз. Я еще раз обошла второй этаж и тоже направилась к лестнице, думая обо всех воспоминаниях, связанных с нашим амбаром. Я осторожно спускалась, а Марк ждал меня внизу. Перед самыми последними дырявыми ступеньками я почувствовала его руки на своей талии – частично поверх майки, частично на теле. Я напряглась – не столько от неловкости, сколько от удивления.

– Что ты делаешь? – спросила я неожиданно высоким голосом.

– Не даю тебе расквасить нос.

– Спасибо, – прошептала я.

Никто меня обычно не трогает. Я избегаю физических контактов, но сейчас мне было приятно. Он посильнее сжал мою талию, приподнял меня и поставил на твердую землю. Когда он разжал руки, дрожь прошила мое тело.

Вечером после ужина мне захотелось продолжить путешествие в прошлое. Порывшись в шкафу в гостиной, я извлекла все фотоальбомы и со всей этой кипой вернулась на террасу. Вечер был восхитительно теплым, не нужно ничего набрасывать на плечи. Я открыла новую бутылку розового вина. Я в прекрасной форме – вот что я чувствовала. Больше часа я провела, погрузившись в воспоминания нашего с Алисой детства и подросткового возраста. Время от времени сестра вставала из-за стола и подходила, чтобы заглянуть мне через плечо. Я заново переживала все этапы строительства и обустройства «Птит Флёр», эпоху вагончика и амбара, когда бассейна еще не было и мама запускала нас в большую пластиковую ванну, чтобы мы там плескались. Снимки напоминали нам о поездках всей семьей на «рено-невада», догонялки в трусах по парижской квартире, шумные вечеринки, которые мы всегда устраивали вдвоем… Перебирая снимки, я несколько раз смахивала слезы. Под навесом раздавались взрывы сумасшедшего хохота. Вино текло рекой, помогая забыть об ужасных жуках, которые слетались на террасу и кружились вокруг лампы как раз над нашими головами. С каждой перевернутой страницей пролетали годы. А потом меня ждал сюрприз: у знакомых альбомов имелось продолжение – я не знала, что Алиса уже в одиночку собирала наши снимки студенческих лет и всех последующих. Она компоновала альбомы по принципу появления в нашей жизни очередного нового человека.

– Я занялась этим, когда ты в первый раз не приехала в «Птит Флёр». Я скучала по тебе, вот и…

Я послала ей воздушный поцелуй и повернулась к Марку, который что-то бурно обсуждал с Адрианом и Седриком. Он тоже имел право на наши общие воспоминания.

– Марк! Иди сюда.

Он подхватил стул, сел рядом со мной и подлил вина в наши опустевшие бокалы. После этого я положила новый альбом ему на колени и взглядом велела открыть первую страницу. Там оказался снимок живой пирамиды, которую мы выстроили в первые выходные, проведенные здесь нашей компанией.

– Ух ты, вот это да! – воскликнул он.

Мы так хохотали, что вскоре вся компания собралась за нашими спинами и альбомы переходили из рук в руки. Алиса все скрупулезно сохранила, аккуратно разложила, даже фото, которые я отдала ей за ненадобностью. Когда-то я провела в своей квартире полную чистку и предложила ей забрать снимки, а иначе я их выброшу. Я вспомнила об этом и не поняла, как мне пришла в голову такая дикая мысль! Что уж говорить о девчонке, которую я вновь узнавала на этих фотографиях: вечная улыбка, всегдашние шутки, неизменная готовность валять дурака, веселиться, ничего не принимать всерьез. Да, конечно, я узнавала свое лицо – хоть и более округлое, чем сейчас, – но не могла поверить, что это я.

– Эти каникулы были просто улетными! – воскликнул Седрик.

Он протянул нам с Марком альбом, и на нас снова напал безумный смех.

Когда была сделана эта фотография, мы еще не знали, что в последний раз отдыхаем вместе. Мы решили сложить свои сбережения и всей компанией рвануть в Грецию. Двухлетнюю Эмму мы тоже прихватили. Марк и я оказались самыми беспечными: покупая билеты в последнюю минуту, мы не сумели взять их на тот рейс, которым летели остальные. К тому же я полагала, что за какой-нибудь час мы легко доберемся из афинского аэропорта в порт Пирей, но вскоре выяснилось, что это у нас не получится. Мы заблудились, перепутали автобусы, и нам пришлось сесть на паром, который прибывал на остров Аморгос около пяти утра. Ночь была настоящим мучением, из-за морской болезни мы не сомкнули глаз. Высадившись на берег, мы не стали устанавливать палатки, а устроились прямо на песке. Когда друзья отыскали нас, мы спали, положив головы друг на друга, а рюкзаки наши валялись где-то в стороне. Они запечатлели момент, сохранив его для потомства, и оставили нас жариться на солнце.

Это воспоминание вызвало у Марка смех. Вскоре, однако, Марка на снимках не стало. Я обратила внимание, что он сильно волнуется, но при этом ему хочется узнать обо всем, вплоть до мельчайших деталей. Я продолжила рассматривать фото вместе с ним – я тоже была взволнована, но по другой причине. От года к году я удалялась от объектива, на первом плане меня больше не было. Когда мне удавалось рассмотреть свое лицо, я читала на нем печаль, и она становилась все глубже, а мой взгляд все более ускользающим, на всех снимках я будто была где-то далеко. И постепенно вообще исчезла с фотографий. Некоторые из событий, увековеченных на глянцевой бумаге, мне были неизвестны. А где была в это время я? Что произошло?

– Ты должна будешь мне объяснить, – шепнул Марк. – Получается, испарился не только я.

– Это правда, – в тон ему ответила я.

Зачем искать оправдания, их у меня нет. Я оторвалась от альбома и посмотрела на него.

– Но теперь все уже позади, – уверенно произнес он.

– Ты прав.