Бо́льшую часть времени у него по-прежнему отнимала переписка. Одержимый Сараваком еще больше, чем в те времена, когда им правил, он писал в основном Чарльзу, вытянутым грубым почерком с жирными горизонтальными чертами над «Т». Прежде всего он желал населению свободы и процветания, даже если последнее зависело от торговли опиумом. Джеймс оставался филантропом и теоретиком, фигурой со тщательно отделанным фасадом, отставным авантюристом, чьи гуманистические принципы оставались незыблемыми, невзирая на отрубленные при Батанг-Мару головы и плывущие по течению трупы. Законченный идеалист и эгоцентрист, самопровозглашенный раджа, менявший мнения, как перчатки, он навсегда остался одним из самых загадочных людей в истории.

Джеймс давал туану муде советы, и во всем касавшемся раджа между ними царило полное взаимопонимание. Чарльз писал ему также о происшествиях на Борнео: сарибасский вождь пытался убить мистера Коллинза; во время мятежа 2°7 торговцы опиумом подожгли один из кварталов Кучинга; волнения даяков из Верхнего Батанг-Лупара и кайянских племен внушают беспокойство; ростовщическая мафия «Гг. Ги, Сун и Ко.» захватывает араковые бары и бильярдные; мистер Поуп-Хенесси стал губернатором Лабуана и может оказаться плохим соседом; на матангских склонах разбиты большие плантации кофе; Макдугалла сменил мистер Чемберс, и, хотя он не обладает столь же сильным характером, от него можно ожидать большей уравновешенности.

Поскольку Чарльз (в Лондоне недавно вышла его написанная в одиночестве лесных фортов книга «Ten Years in Sarawak»[66]) присылал дяде тревожные доклады о казначействе, Джеймс предложил Сент-Джону заведовать финансами, но спокойно принял отказ, понимая, что нечестно вынуждать его выйти из британского правительства ради столь ненадежной должности. Джеймс оставил радж в весьма шатком, близком к краху финансовом положении. Сознавал ли он это?.. Ощущал ли сам, что вся его жизнь, возможно, была лишь невероятным, блестящим... крахом? Лишь чудесным падением искр на воду?.. В старости он однажды написал: «Я был счастливым человеком». Да, так и написал. Счастливый человек... Вопреки неудачам, оспе, следственной комиссии и непрестанной борьбе. Счастливый человек... Несмотря на предательства, одиночество, несбывшиеся мечты... Только ли по рассеянности писал он иногда «раджа туах» (счастливый раджа) вместо «раджа туа» (экс-раджа)? В любом случае, правда о сэре Джеймсе Бруке, Радже Саравака, всегда вызревала в тайне, словно жемчужина.

Утром 24 декабря раджу хватил удар. Когда его врач доктор Бейт спросил, не желает ли он оповестить Сент-Джона, Джеймс с трудом выговорил:

— Нет, ни в коем случае... Сейчас Рождество... Не беспокойте его...

Ему была свойственна эта деликатность. Тем не менее, доктор Бейт телеграфировал Сент-Джону, и со старым другом Крукшенком тот немедля выехал из Лондона. Дартмурские песчаные равнины насквозь продувал неистовый ветер, а за крупными грядами облаков катилась безумная луна. Шел снег. Друзья молчали, уставившись на крупы лошадей, над которыми в слабом свете фонарей поднимался рыжеватый пар. Когда к четырем часам они прибыли в Барретор, там светилось лишь одно окно. Волоча по земле галоши, навстречу им вышел лакей, который поднял фонарь, как бы надевший на лица черно-желтые маски.

У постели больного по очереди дежурили два врача, приходский священник и Стюарт Джонсон. Открыв глаза, он узнал гостей, и по чертам его пробежала улыбка. Настали дни испытаний, но, каким бы тяжелым ни был удар, через месяц Джеймс был уже на ногах. Впрочем, у него отнялась правая рука.

Джеймс был признателен баронессе Бердетт-Кауттс за оказанные услуги, но под конец устал от нее, когда с изящным коварством она отказалась от прав наследницы, расчистив путь преемнику раджи и вместе с тем оставив ему дефицит бюджета. Вопреки всем усилиям, ей так и не удалось рассорить Чарльза с дядей, зато она сумела помешать примирению Эммы и Темплера. Когда миссис Браун оскорбила одного из инициаторов подписки по фамилии Нокс, Джеймс встал на защиту верного друга, а деспотизм обеих женщин привел к окончательному разрыву - удивительно, что это не произошло раньше. Тем не менее, в последние шесть месяцев его жизни они относились к радже с беспримерной суровостью и жестокостью.

В апреле он провел несколько недель в Торки, куда Сент-Джон приехал к нему в гости: оба с горечью сознавали, что это их последняя встреча. Разговор не клеился, они боялись расставания... Паузы напоминали чернильные кляксы и прерывались негромким звоном чашек и чайника. По дому кто-то ходил. Улицей проезжала карета. Шум моря больше не слышался. Затем Сент-Джон вынужден был проститься. Едва он дошел до двери, Джеймс его окликнул: тот был весь в слезах.

В мае он вернулся в Барретор и возобновил отношения с Джонсонами. Оставалось лишь ждать, да еще, наверное, перебирать воспоминания... Георгианское изящество Бата; плывущий в Зеленом свете «Роялист»; пенгираны с их интригами; Джунгли и сражения; размахивающий корзинкой старик Линггир; золото Сиама; презрительный, голый Рентап на скале; горячечные галлюцинации; полыхающая, будто факел в ночи, Резиденция; номер на Дувр-стрит - целая жизнь, всего-навсего короткая, движимая надеждой жизнь, Dum spiro spero, короткая долгая жизнь...

6 июня, когда над Барретором шел зеленый дождь, а с пионов осыпались кровавые языки лепестков, Джеймса охватил сильный приступ кашля и затем поразил новый апоплексический удар. У постели дежурили Эмма, Стюарт Джонсон и несколько друзей. Пять дней спустя, не приходя в сознание, он испустил дух, вернее, обе свои души. Его прах был предан земле на маленьком кладбище - в том самом месте, которое он выбрал сам.

Последними у могилы задержались Сент-Джон и Крукшенк.

— Охота за химерами, - тихо сказал Сент-Джон. - Да... так и есть...

Высоко в листве завел свою хрустальную трель дрозд.

— Здоровая и богатая, - громко сказал он, и все чечаки на потолке ванной торопливо подтвердили это решение.

Пока Чарльз чистил зубы или растирал под холодной водой маленькое тело, без остатка посвященное раджу, его посещали многие важные мысли. Но служба требовала потомства, в противном случае Желтый зонт перешел бы к Стюарту или его сыновьям. Брук Брук недавно скончался от паралича (то ли от общего, то ли от полиомиелита), а маленький Фрэнсис Бэзил давно умер, и эти события расчистили политический ландшафт. Однако первый раджа вскользь упоминал о смутной возможности реабилитации для потомства Брука Брука, и значит, если Чарльз умрет бездетным, Хоуп вполне мог бы претендовать на наследование. Что ж, подобной возможности просто не надо допускать, и все.

Раджа Чарльз дернул цепочку душа, и, спугнув задремавшего в углу большого таракана, в оцинкованный таз с грохотом водопада хлынула влага. Вспенивая щеткой мыло, раджа думал, как трудно будет сыскать рани по своему вкусу. Здоровую - чтобы могла иметь детей, богатую - чтобы пополнить казну раджа, и, главное, не такую болтливую, как чиновничьи жены: о невежестве, предрассудках и пагубном влиянии этих гусынь он хорошо знал. Белые женщины любят трепаться, плести интриги, и они очень требовательны... Правительство раджа не поощряло и старалось по возможности отсрочивать женитьбы гражданских служащих, не предоставляя им никакого пособия и разрешая вступать в брак лишь после десяти или даже пятнадцати лет службы. Раджа считал последствия британского брака гораздо опаснее, нежели сожительство с туземками. Что же касается происходивших от таких союзов внебрачных сыновей, большинству из них обеспечивались, как правило, подчиненные должности, в правительственной администрации, ии Чарльз уверял, что применяйся этот принцип с самого начала в Британской Индии, можно было бы избежать многих вызванных добровольной изоляцией мятежей.