– Милые мальчики… да, CRS – просто милые юнцы… гестапо-сволочь…

– Ну, очень-очень милые, – не унималась Жюли, как будто услышала его шепот, она гоготала: «милые, правда, Мари?» Они вернулись с водой в графине и бокалами, налили себе воды, Мари дала мне стакан: «попей воды, чтоб не слишком одуреть от гашиша», я попил. Жюли смеялась: – О-о, CRS, CRS! О-ля-ля, сколько шума из-за каких-то юнцов-молокососов! Клеман, ты просто ревнуешь, боишься, что меня один из них немножко закадрит, а? Скажи, боишься, что меня немного обрюхатят, а, Клеман? Чего заткнись, чего заткнись? Клеман, они на самом деле очень мииииилые! Ох, ну, просто же-реб-цы, у! Правда, Мари? Ха-ха-ха!

– Там были американки, – сказала Мари, – одна студентка крикнула им: «мы делаем мир лучше», а ей из CRS парнишка ответил: «а мы делаем свою работу, мадемуазель», так грустно сказал…

Жюли томно застонала, изображая припадок похоти, и вдруг затараторила:

– Скажи, Мари, он бы с удовольствием не делал свою работу, он бы вместо этого занялся с девушками чем-нибудь другим, а, Мари? А? А?… Мальчик-с-пальчик, о!

– Лучше б и не делал! – воскликнул Клеман. – Бросил бы дубинку, щит, снял бы шлем и пошел к нам!

– Ага, жди…

– Что ж, это хорошие новости. Они такие же мальчишки, и они «делают свою работу», ну что ж, это не так уж и плохо. Давайте выпьем! – Клеман выкинул окурок, наполнил бокалы, мы выпили, затем он начал мне объяснять: – Ты не подумай, мы здесь не просто пьем вино и курим гашиш. Мой друг, ты попал в самое сердце революции…

– О-ля-ля, какие громкие слова! – Жюли поддразнивала его: – Клеман в сердце революции… Клеман под сердцем у революции… Клеман под юбкой у революции…

Он не обращал на нее внимания.

– Сегодня будет важная битва. Мы дадим бой. Они получат отпор. Гримо[56] их везет отовсюду. Злых итальяшек. Натренированных зверюг. Ты думаешь, что я тут прохлаждаюсь? Я тут координирую действия!

Я посмеялся, но, как оказалось, это было правдой, он ничуть не преувеличивал своей роли. В дверь постоянно стучали, звонили или просто врывались без стука, докладывали, Клеман бросался к телефону, делал несколько звонков. Или выходил на балкон и махал тряпкой, свистел, с других балконов ему свистели в ответ. В противоположном доме на балконе тоже были люди Клемана, они подавали ему знаки. Я выходил на балкон смотреть, как студенты строят баррикаду: вся баррикада была уставлена горшками с цветами. Я улыбнулся и сказал:

– Цветочная революция?

– Увидишь, что это за революция, когда эти горшки полетят в полицейских.

Мы пили вино, курили гашиш и танцевали, Жюли меняла пластинки. Пыталась затянуть танцевать и Клемана, но ему было некогда. Загрустив, она влезала между нами, протискивалась, обнимала нас. Мы быстро захмелели, кружась, повалились на диван и щекотали друг друга.

– Но-но, – говорил Клеман. – Мою Жюли не тискать!

– А как же свободная любовь, Клеман? – хихикала Мари. – Что это за собственнические замашки? Будь верен своим словам до конца!

– А ты сам где? – кричала Жюли. – Тебе до меня нет дела! У тебя теперь другая большая любовь – Революция!

– Ну что ты, что ты, детка, – говорил Клеман, залезая к нам на диван, он обнимал ее, целовал. – Ты же знаешь, что ты – моя единственная и вечная любовь!

Жюли выворачивалась из его объятий, отталкивала его, била.

– Нет, нет, нет, не я, а твоя чертова Революция. У нее большие сиськи и огромная задница. Я видела, как ты ее тискал… у всех на виду… прямо на площади…

– Да, моя любовь, да! Революция стонала и молила! Я ее оседлал и обкатал как полагается! И все ради тебя!

Они скатились на пол и загоготали. Мне показалось, что сейчас начнется что-то необычное, но тут зазвонил телефон, Клеман долго давал инструкции… мы снова пили вино и курили, смеялись, Клеман проклинал правительство, профессоров, снобов, бизнесменов, ругал Нантер, называл Фак – тюрьмой, казармой, фабрикой болванов… Жюли с ним спорила, она сказала, что ей в Нантере нравилось:

– И Мари тоже нравилось. Правда? Помнишь, как мы бесились?

– Да, было весело…

– Мари, что ты несешь! – возмутился Клеман. – Ты была в депрессии, хотела покончить с собой! Это была целая драма!

– Да, но вообще-то было весело…

Недоумевая, он потряхивал головой:

– Ну ты даешь… весело ей было… вон у тебя какой шрам остался… весело, нечего сказать…

Жюли воскликнула:

– Да, Клеман, нам было чертовски весело, мы там потеряли невинность!

Так мы болтали до темноты, и вдруг – послышался рык моторов. Хлопали тяжелые двери полицейских машин, стучала амуниция, дубинки били о щиты, хриплый голос, усиленный громкоговорителем, выкрикивал команды. Клеман оживился, выскочил на балкон.

– Начинается! Вот оно! Кретины! Ха-ха-ха! Сейчас получите!

В направлении баррикады организованно двигался небольшой отряд CRS, человек десять. Белые каски. Большие щиты. Черная форма. Они шли не совсем ровным строем, но настроены они были решительно.

Клеман свистнул, зажег факел и стал махать. На других балконах тоже зажглись огни, их становилось больше и больше, стало очень тихо. Только лязг амуниции и шаги военных. Средневековый звук сковал улицу. Вдруг Клеман во все горло принялся кричать:

– CRS – SS!.. CRS – SS!..

– CRS – SS!.. CRS – SS!.. – подхватили голоса в соседних домах, свист, крик, с баррикады донеслось нестройное: «CRS – SS!.. CRS – SS!..»

Факел погас. Клеман схватил банку, сорвал с нее бумагу и поскакал на кривых ногах на балкон.

– Клеман, не делай этого! – завопила Жюли. – Нас всех посадят! Мари, скажи ему!

– Пусть делает что хочет, – сказала Мари, при этом она смотрела на меня и улыбалась, я тоже улыбался. Жюли топала ногами и кричала:

– Остановись, идиот! Клеман! Безумец! Нет!

Клеман хихикал. Я все еще не понимал, что он собирался сделать. Все выглядело очень невинно. Подумаешь банка, пять-шесть литров какой-то жидкости… он поставил ее на край балкона и смотрел вниз, выжидая; только теперь я понял, что в банке было машинное масло, темное, грязное; когда бойцы проходили под нами, он лихо перевернул банку, масло густо потекло вниз. Клеман захихикал, банка выскользнула из его рук. Я услышал, как она разбилась. Клеман спрятался, его трясло от смеха, он заливался детским смехом. Жюли была вне себя: «идиот!.. кретин!.. придурок!..» Я перегнулся через край: двое бойцов спецподразделения, перепачканные с головы до ног, стояли, растерянно ощупывали себя, пытаясь понять, что за дерьмо на них только что выплеснули. Один снял шлем. Строй нарушился. Клеман схватил вторую банку, ловко содрал с нее бумагу и облил этих двоих еще раз.