У него ясное натуралистическое сознание того, почему человек столь многим, и прежде всего своей жизнью, обязан родине: «Невозможно в полной мере воздать должное ни своей родине, ни родителям. Ведь ты получил жизнь от родины и родителей, а потому обязан вернуть им свою жизнь, особенно если ты вместе с ними оказался в смертельной опасности». У Шартье жизнь человеку по закону природы дает родина, и она может эту жизнь востребовать. Поэтому он утверждает, что война за отечество «по закону Природы является праведной, и единственно такой вид смерти нашими отцами считался славным».

Оправдание войны и смерти с помощью закона природы, или естественного права, является весьма симптоматичным признаком распространения натуралистических понятий. Традиционно церковь допускала лишь так называемые справедливые войны — в защиту веры, церкви и попранного права, смерть во время которых считалась угодной Богу. С XII в. в каноническом праве к справедливым войнам были отнесены под влиянием римского права и войны «в защиту отечества». Характерно, однако, что в XII–XIII вв. смерть за отчизну оправдывалась ссылками на библейские тексты, римское право, посредством аналогий со смертью за веру в крестовых походах, но еще не с помощью естественного права. Оно дает о себе знать применительно к проблеме войн с XIV в. Так, в известном трактате по военному праву «Древо сражений» его автор Оноре Буве, объясняя причину войн, пишет, что «в действительности войны происходят по естественному праву, поскольку каждая вещь от природы склонна противодействовать причиняемому ей злу и своим противникам, чтобы сохранить самое себя и все, что ей принадлежит». Непререкаемый авторитет естественного закона оправдывал войны. Поэтому для А. Шартье, исходившего из того же закона, войны за отечество были тем более справедливыми.

Натуралистические представления придали новые силы и идее любви к родине. Эта любовь стала восприниматься как естественная, присущая человеку от природы и потому оказывающая на него самое благодатное влияние. А. Шартье вдохновенно пишет о ней, говоря о людях прошлых поколений, которых он ставит в пример современникам: «У древних естественная любовь к родине была столь незыблемо укоренившейся, что и плотью и сердцем они стремились в свои края, где всего приятней, где жизнь продляется и здоровье укрепляется, где человек ищет безопасности, мира и покоя, отдохновения в старости и последнего упокоения».

Своих современников, презревших естественные чувства и обязательства, он обвиняет в противоестественном поведении: «Противоестественно поступают те, кто ничего не делает для общественных нужд и спасения своей родины и сеньории… поэтому кажется, что закон Природы, который соединяет нерушимой связью все под этим небом, более совершенен в тварях бессловесных, нежели в вас, людях». В формировании любви к родине как чувства и как понятия большую роль играла не только метафизическая идея природы, но и физическая природа, составляющая характерный пейзаж родины. Такой пейзаж, конечно, существовал всегда, однако его чувственное восприятие, ассоциирование с понятием родины возникают и получают распространение довольно поздно, а именно — с начала XIV в. С этого времени во французской литературе становится популярным образ сада применительно к Франции. Метафизическое начало было сильным и в этом образе, но на протяжении XIV–XV вв. он все более и более рисовался в красках живой природы. И Франция представлялась страной, превосходящей все другие страны своей красотой, плодородием почв, обилием прекрасных лесов и замков и т.д.

Возвращаясь к патриотическим идеям А. Шартье, следует подчеркнуть, что если, с одной стороны, они опирались на идею природы и естественного закона, то с другой — на римскую по происхождению концепцию гражданского общества и государства. В его сочинениях на патриотическую тему понятие родины (лат. patria, фр. pays или pays de nativité) постоянно выступает в паре с понятием государства. В его латинских текстах оно передается выражением «res publica», а во французских или старым словом сеньория, или являющимся калькой с латинского выражения «chose publique». Важно отметить, что он при этом не пользуется понятием королевства, которое ему отнюдь не было чуждо и которое он постоянно употребляет в других сочинениях.

Более того, у Шартье всплывает понятие гражданина (фр. citoyen, лат. cives). Оно и ранее широко использовалось как во французских, так и в латинских текстах, но почти исключительно в значении горожанина, а не полноправного члена политического сообщества. В этом же последнем значении оно, если и употреблялось, то лишь в комментариях к текстам античных авторов. Николя Орем, например, в глоссе к своему переводу аристотелевской «Этики» отмечает, что «политическая наука призвана воспитывать граждан добрыми и доблестными». Но для расхожего политического лексикона того времени понятие «гражданин» было чуждо. Его место занимало понятие «подданный» или, реже, «вассал».

Именно в осознании гражданства и гражданского долга у Шартье более всего обнаруживается влияние античной и итальянской гуманистической мысли. Говоря о воспитании детей в гражданском духе, он пишет, что «родители должны растить добрых детей, которые могут стать полезными гражданами, а из полезных граждан выделяются наиболее испытанные в доблести, способные взять на себя управление, благодаря которым государство счастливо преуспевает и становится все более процветающим». Эти доблестные люди, достойные управлять государством и защищать его, «ради его блага даже и смерть принимают на себя».

Характерно, что при этом он использует понятие доблести, очень близкое, даже аналогичное по смыслу римской или итальянской гуманистической доблести. В его представлении доблесть предполагает сумму тех качеств и достоинств, которые более всего необходимы для служения государству и отечеству. Говоря об идеальном гражданине, достойном управлять государством, он пишет: «Я считаю достойным избрания на высокие должности того, кто усердно занимается своим хозяйством, получая законные доходы, кто умеет распоряжаться своим имуществом, соблюдая меру и избегая излишних расходов, кто предается честным трудам и воздает каждому по справедливости, кто пользуется уважением как человек, заботящийся более об общественном благе, нежели о своем собственном, и кто превыше всего страшится и почитает Творца своего». Такого человека он называет «всеобщим» (vir universalis), ибо он служит всем, а не самому себе.

При всей важности античных и итальянских гуманистических истоков гражданского патриотизма А. Шартье необходимо еще раз подчеркнуть, что прочной идейной основой этого патриотизма могла стать и стала лишь новая концепция природы, с которой он мог познакомиться и по французской литературе.

Его патриотические идеи были обращены непосредственно к французам. В выполнении ими всеми своего гражданского долга он видел наиболее верный путь спасения отечества. Поэтому с таким воодушевлением он воспринял явление Жанны д'Арк, обращаясь к которой в одном из своих сочинений, он восклицал: «О дева единственная, достойная всяческих похвал, славы и божественных почестей! Ты — украшение королевства, Галлии светоч и слава всего христианского мира!»

Жанна была живым воплощением монархического патриотизма, Шартье — страстным пропагандистом гражданского. Но цель была общей, и потому с таким восторгом он пишет о Жанне. В сознании Шартье, кроме того, оба типа патриотизма спокойно сосуществовали, и характерный монархизм с неизменной идеей верноподданства королю бесконфликтно уживался с представлением о гражданине и гражданском долге. Одни его сочинения написаны в сугубо монархическом духе. В других же он как бы переключался на иной регистр мышления и оказывался во власти иной логики и лексики, и в этом случае совсем не употреблял понятия королевства, но лишь «дела общественного». Он как бы забывал о монархии, и перед его умственным взором вставало иное, по сути республиканское политическое устройство. Не сознавая противоречия, он не пытался и согласовывать обе мысли. Но противоречие было, и потому французская общественная мысль, развивавшаяся преимущественно в русле монархической традиции, осталась в XV в. невосприимчивой к гражданскому патриотизму. И хотя сочинения Шартье, особенно его «Обвинительный диалог», были весьма популярны, о чем свидетельствует большое количество сохранившихся списков, подражаний, причиной тому были отнюдь не идеи гражданского патриотизма.