Его случай не единственный. Так, Николя Саркози прерывается каждые четыре слога. Вообще я с удивлением констатирую, до какой степени в эти последние годы увеличился темп речи. Не в том ли причина, что мы постоянно слышим обрывочную информацию и голоса, перескакивающие с одной темы на другую? Наши уши больше не выдерживают длинных фраз. И виной тому, без сомнения, наше нетерпение. Политики оттачивают шокирующие слова на круглосуточных новостных каналах, которые наперебой их подхватывают.

Длительность речи зависит от эфирного времени, ей отведенного. Сегодня надо успеть убедить в чем-то меньше чем за десять минут. Паузы стали очень короткими. Наши лидеры это знают. Кто-то мог бы усмотреть в этом форму словесной манипуляции, поскольку умножение коротких пауз заставляет слушателя усвоить урок или послание, ни о чем не спрашивая. Действительно, более долгая пауза заставила бы его спросить себя: «Что я сам об этом думаю?» Это невозможно при кратких, повторяющихся паузах между простыми словами, которые даже не нужно обсуждать.

На телевидении и радио паузы нацелены на две стороны: на журналиста и слушателя. Николя Саркози в этом не знает себе равных. Когда журналистка задает ему вопрос по поводу текущей новости, которая его нервирует, он отвечает не сразу. Своей стратегической паузой он дает понять, что вовсе не подбирает слова для ответа, а раздражен и старается взять себя в руки, чтобы не быть невежливым. Молчание становится формой саспенса[42]. Две секунды молчания означают, что он справился со своими эмоциями и теперь возражает тоном, в котором звучит огорчение и гнев. Стратегия паузы? Я не знаю, продуманная она или спонтанная: голос Саркози звучит так, будто он еле сдерживает себя, это гиперчувствительность гиперпрезидента. И тем не менее его паузы свидетельствуют о мастерском владении собой. Таким образом, ему удается быть спонтанным и понятно близким, сохраняя свой авторитет. Пауза – это оружие, поражающее две цели. Первая из них – подчеркнуть торжественность момента, вторая – придать вес последующим мыслям и высказываниям. Пауза – драгоценная оправа речи.

Что делать с вопросительными фразами, которые призывают к молчанию? На мой взгляд, они маскируют ложные паузы. Существует две разновидности подобных фраз: слишком красноречивые, но обрывающиеся на середине, поскольку их окончание совершенно очевидно, и так называемые исключительные, указывающие на желание прервать дискуссию.

Композиторы сочиняют симфонии, включая в них моменты тишины, которые в партитуре обозначаются знаками паузы, четверти паузы, одной восьмой или одной шестнадцатой паузы. Политики тоже располагают богатой палитрой пауз. Наши правители – настоящие артисты голоса, со своими нотами, аккордами и ритмами. Эти паузы – не просто риторические приемы, они – оружие массового убеждения, а то и действия.

Ганди учился в Великобритании. Он вернулся в Индию, освоив в совершенстве не только язык, но и британскую культуру. Глядя на солдат Ее Величества королевы Великобритании, ружья которых были нацелены на толпу, он мог бы легко произнести перед ними речь и убедить их перейти на его сторону, однако он молчал. Но молчание его было деятельным, а не смиренным. Он стоял прямо, весь в белом, и смотрел в небо. Он находился в мире, наполненном эмпатией, воображением, созиданием, духовностью: все это непременные свойства голоса, управляющего людьми. Англичане стояли перед этой стеной молчания, более содержательного, чем любые речи, свидетельствовавшего о решимости, воле не только сопротивляться, но выжить. Эта огромная вибрация молчания была так сильна, что она потрясла всех: солдаты опустили ружья. Это молчание стало одним из самых мощных и эффективных видов оружия, которые изобрел XX век. И это молчание Ганди разве не есть высшее проявление власти голоса?

Молчание – питательная среда мыслительного процесса, необходимого для формирования суждения, – внутреннего убеждения.

В статье 353 Уголовно-процессуального кодекса указано однозначно:

«В соответствии с требованием обоснования решений закон не требует отчета от каждого из судей и присяжных, входящих в суд присяжных заседателей, о том, как именно они пришли к своему убеждению, им не предписываются правила, каким образом они определяют полноту и достаточность доказательств. Закон требует от них спросить самих себя искренне и по совести и понять, какое впечатление оказали на их разум доказательства, собранные против обвиняемого, и средства его защиты. Закон задает им только этот вопрос, который очерчивает весь круг их обязанностей: “Есть ли у вас внутреннее убеждение?”»

Из смеси фактических, документально подтвержденных и интуитивно-эмоциональных элементов рождается внутреннее убеждение каждого. Но поскольку справедливость – понятие нематериальное и почти иррациональное, с течением веков пришлось выработать комплекс процедур и придерживаться его, чтобы позволить внутреннему убеждению сформулировать свою правду и чтобы эта правда была признана обществом.

Ритуал суда присяжных заимствовал элементы одновременно у церковной службы и у театра. Церемония уголовного процесса с присяжными, практически не изменившаяся до наших дней, в значительной степени опирается на одну из самых великих античных трагедий – «Эвмениды» Эсхила.

Чтобы судить Ореста, убившего свою мать Клитемнестру, дочь Зевса Афина выбирает судей из обычных смертных: судебные решения отныне выпало выносить людям, «лучшим гражданам», а не богам, которые, однако, присутствуют на слушании дела в суде под председательством Афины. Перед этим судом «гражданские истицы», представленные эриниями, выступают против аргументов Аполлона – адвоката-защитника. Каждая сторона в устной форме представляет свою точку зрения: власть голоса рождается в суде. После того как все аргументы выслушаны, следует обращение к присяжным проголосовать и вынести свое решение. Но голоса разделяются поровну, что не позволяет вынести вердикт. Афина заранее предупредила, что в случае, если голоса обвинения и защиты разделятся пополам, она сама примет решение. Богиня выносит оправдательный приговор. Не будет натяжкой, если мы объясним такое решение как результат внутреннего убеждения Афины в невиновности Ореста.

Суд присяжных имеет свои правила, символы и обряды. Суд должен неукоснительно им следовать. Человека можно судить только в торжественной обстановке.

Устный характер слушаний проявляется с первых секунд процесса, когда судебный пристав объявляет вход представителей судебной власти: «Суд идет», «Присяжные». Публика встает со своих мест в знак уважения к суду, а председатель суда в сопровождении заседателей и присяжных входит в зал заседаний.

Вид этого помещения неизменен: с одной стороны публика, с другой, на возвышении, отделенном балюстрадой, – представитель прокуратуры. Судья и заседатели входят в зал суда. Это картина в красно-черных тонах: в красном облачении – председатель суда, в черном – два заседателя по обе стороны от него. Прокурор и адвокат также одеты в черное; это память о старинной мантии с тридцатью тремя пуговицами (по возрасту Христа), которую носили несколько веков подряд. В отдельных случаях все это дополняет шапочка, отороченная горностаем. В середине зала заседаний барьер, к которому вызываются свидетели для дачи показаний и ответов на вопросы суда. Обвиняемый находится в своем отсеке, его адвокат – перед ним. Присяжные на своей скамье за перегородкой – воплощенное молчание. Они должны воздерживаться от любых комментариев и просто междометий, выражающих возмущение или печаль, в противном случае это будет поставлено им в вину. И только какой-нибудь случайный непроизвольный жест может позволить адвокату услышать беззвучный голос внутреннего убеждения, которое в этот момент формируется в их сознании.