— Скай?

И тогда он произнес слово вслух в надежде, что это поможет:

— О честности.

— А что ты думаешь о честности? — Она чуть пошевелилась.

Он посмотрел в ее ясные, неравнодушные глаза, ее невинное лицо. О жизнях, которые проживают люди, подумал он. Женщина, родилась в Лос-Анджелесе, живет в Нью-Йорке и все же так способна и так стремится влюбиться. По-прежнему доверять. Может быть, вот что положит конец человечеству. Главный, глубинный христианский недостаток — доверие.

— Я должен тебе кое в чем признаться.

— В чем?

Она молча смотрела на него, предчувствуя что-то плохое. Все шло слишком уж хорошо. По ее телу пробежал неопределенный трепет, зашевелился наводящий тошноту ужас.

Небесный Конь подумал об отце Алексис Питере Иве. Стэн Ньюлэнд отправил его в Лос-Анджелес, чтобы присмотреть за Джеки Ходдингзом, пьяницей, который болтал лишнее о том, что знал о делишках Ньюлэнда. Ньюлэнд объяснил, что Ходдингз всегда держался на грани респектабельности, пытался пробиться в кинопроизводство, тратил время на монтаж телевизионных роликов и рекламных клипов. Он даже сделал несколько порнофильмов, чтобы остаться на плаву. Этому типу всегда нужны были деньги, чтобы не иссякал поток виски.

Однажды вечером Небесный Конь пошел за Ходдингзом в голливудский бар, где этот пьяница встретился с Питером Ивом. Небесный Конь сидел в одной табуретке от них обоих, слушая пьяные воспоминания Ходдингза о временах, когда они вместе учились в Калифорнийском университете. Ив попытался преуменьшить выгоды, которые дает работа в кинопроизводстве, но разглагольствования Ходдингза о том, что все, кто связан с кинобизнесом, не дают ему занять среди них положенное место, в конце концов стали слишком занудными и невразумительными, и тогда Ив стал намекать, что пора бы и по домам.

Ходдингз почувствовал, что потерял интерес Ива, и рассказал ему о том, как занимался порнографией.

— Отличные деньги, — утверждал он между глотками виски. Он поставил стакан и оперся локтем на барную стойку. — И посмотреть дают. Я тебя устрою, если тебе интересно.

На предложение поучаствовать в порноиндустрии Ив отозвался тем, что вслух подумал, интересно, возможно ли там проявить творческий подход к монтажу.

— Не беспокойся, баб полно, — сказал Ходдингз, хрипло смеясь и подмигивая.

— А я и не беспокоюсь.

— Забыл, ты ж у нас женатый.

Ходдингз наморщил лоб, потом поднял вверх пустой стакан, наклонил его и хлебнул воздух.

Ив допил пиво и поставил стакан на стойку.

— Мне пора. У нас сегодня собирается компания.

— А, ну да. — Ходдингз посмотрел на него с отвращением. — Компания.

Ив бросил на Ходдингза быстрый взгляд, в его лице появилось что-то вроде жалости.

— В общем, мне пора.

— Ага, гости. Давай лучше я тебе расскажу про компанию.

— Джеки, мне правда пора.

— Нет, уж ты послушай! — закричал он так, что все в баре повернули к ним головы.

Ив встал с табуретки и подошел к Джеки, чтобы его утихомирить.

— И не говори мне про компании. — Он заливался слезами. — Я знаю эти компании, — бормотал он, вырывая руку у Питера Ива и хныча, — они убивают людей, Пит.

Небесный Конь пошевелился на стуле, думая, не пора ли ему вступить и вывести Ходдингза из игры, прежде чем будет слишком поздно.

— Не говори ерунды, Джеки. — Ив дотронулся до плеча друга. — Никто никого не убивает.

— Нет. — Ходдингз вырвался и прокричал: — Мучают и убивают! Я там нашел…

— Хватит орать! — Ив оглядел темный бар. Все на них смотрели. — Ладно?

— Я видел фильм, — прошептал Ходдингз и приложил к губам палец. — Тсс. Там режут женщин. Я видел один такой фильм. — Он заговорил громче. — Мне тоже делали предложения. Мне, чтоб я делал такие фильмы. — Он вымученно засмеялся. — Идеальные фильмы ужасов, с настоящими ужасами.

— О чем ты?

— Чтоб они орали. Но то, что происходит, ничуть не лучше. Ты. Я. — Он ударил себя в грудь ладонью, потом кулаком. — Вот настоящий ужас. Следующий шаг.

— Да ты о чем, Джеки? — повторил Ив, хватая друга за руку и удерживая ее. Потом он заметил, что перед ними стоит бармен.

— Что с ним? — спросил бармен. — Не пора ли ему домой?

— Конечно, вызовите такси, — сказал Ив.

Бармен мрачно кивнул и вышел, поглядывая на них.

Небесный Конь поехал вслед за такси и увидел сквозь заднее окно машины, что перед тем, как окончательно вырубиться, Ходдингз пробормотал что-то Иву. Когда они приехали в дом Ива на бульваре Санта-Моника в Беверли-Хиллз, тот передал таксисту деньги, которых хватило бы, чтобы довезти Ходднгза до квартиры на севере города между Олвира-стрит и Чайнатауном.

На следующее утро Ходдингза нашли мертвым, он выпал из собственного окна.

Джеки Ходдингз ушел первым. Потом настала очередь Питера Ива.

— Пусть все выглядит так, как будто обе смерти не связаны друг с другом, — сказал Ньюлэнд Небесному Коню, поэтому один выбросился из окна, а другой — Питер Ив — стал якобы жертвой местного серийного убийцы, который резал гомосексуалистов.

— Так в чем ты хотел признаться? — спросила Алексис, садясь в кровати, ей не нравилось тяжело повисшее между ними молчание.

Небесный Конь уставился в потолок, положив одну руку на лоб.

— Не знаю, с чего начать.

Он попытался придумать начало, слова, которые сделали бы разоблачение не таким резким. Может быть, начать как-то так: «Я не был уверен, что у тебя возникнут ко мне такие же чувства, какие я испытываю к тебе, поэтому я придумал себе новую личность». Да, именно так. Начать не торопясь и дойти до прошлого, до его тюремной истории. Этого будет достаточно, чтобы намекнуть ей, что еще было возможно. Сказать ей ровно столько, ни больше ни меньше, и подождать. Остальное можно договорить потом. Как только сделан первый шаг, остальные новости прозвучат уже не так неожиданно.

— Ты должна поверить, Алексис. — Он посмотрел ей в лицо, лицо из своих снов, это лицо, и тело, и душа давали ему возможность примириться с самим собой, освободиться от ненависти, потому что она предлагала принять его. Ему казалось, что он знает ее всю жизнь, и он знал, что она чувствует то же. Они стали близки в тот миг, как обняли друг друга, их близость была мгновенной и абсолютной и оставалась такой же, никогда не ошибалась, никогда не ослабевала.

— Ты должна поверить в то, что свело нас, — сказал он ей.

— О чем ты говоришь?

О наследии, подумал он, о древней мистике, но даже и он сам больше не верил в это.

— Любовь, — сказал он для нее. — Я очень тебя люблю.