Увидев в зеркале обольстительную красавицу, Румейса довольно кивнула и тут же поморщилась. Что толку от этой красоты, если шахзаде даже не смотрит на нее? А ведь она родила ему четверых детей, трое из которых живы! Машалла! Иншалла, у них могут быть еще дети, она может родить еще маленького шахзаде для наследника. В конце концов, Хюррем Султан подарила повелителю пятерых сыновей, четверо из которых достигли возраста мужей. Но откуда возьмутся дети, если наследник Мустафа отворачивает свое лицо? Может, ему приглянулась какая-нибудь наложница?

Румейса перебрала мысленно всех наложниц в гареме, вспоминала – не посмотрел ли шахзаде на какую-нибудь из них с интересом. Но нет, ничего не приходило на ум. Может, он и в самом деле занят государственными делами?

А Мустафа все поглаживал бороду, разделяя непослушные тугие завитки пальцами, все вздыхал, будто на его плечи свалилась вся тяжесть мира, будто роскошный дворец придавил его, и каждый камень дробит кости. Воспоминания душили его, и наследник великой империи, чья власть уступала лишь власти султана, по чьему слову поднимались армии и рушились крепостные стены, чувствовал, что ему тяжело дышать, и эту тяжесть не снять ни женскими ласками, ни военными подвигами.

Еще в колыбели Мустафа знал, что он – не такой, как остальные дети. Не такой, как остальные люди. Он – сын будущего султана и когда-нибудь он будет владеть огромной империей, над землями которой никогда не заходит солнце, где все четыре сезона года властвуют одновременно. Все богатства этой империи будут принадлежать ему, как принадлежали его предкам. Когда-нибудь именно так и будет.

– Спи, сыночек, спи, мой львенок, – пела над ним мать. – Ты будешь султаном… Все живущие в этой империи станут твоими рабами…

– Спите, шахзаде, спите, – пели кормилицы и няньки. – Вы будете султаном… Вы – зеница ока империи…

– Мустафа, львенок мой! – улыбалась Айше Хафса Султан, валиде-султан, гордая дочь Менгли Гирея, крымского хана. – Ты – мой внук, ты – надежда нашей династии…

– Мой маленький лев! – говорил ему отец. – Ты моя отрада, ты придаешь мне силы!

Мустафа верил всему, что пели, всему, что говорили. Дворец в Манисе был его домом, и он был полноправным хозяином там. Все кланялись ему, а он склонял голову лишь перед отцом и бабкой, да еще целовал руку матери.

Но вот отец стал султаном, и жизнь маленького шахзаде изменилась. Вместо уютного дворца в Манисе – подавляющая роскошь Топкапы в Стамбуле, столичный шум, доносящийся даже до высоких мраморных дворцовых террас, бунты и восстания, сотрясающие резные колонны и капители. А главное – слезы матери. Мустафа не понимал, почему его мать – самая красивая женщина в мире! – плачет. Почему сравнивает себя с другими. Он ведь точно знал, что по красоте с ней не может сравниться никто.

У него появились братья и сестра, но мать это почему-то не радовало. Мустафе начало казаться, что отец больше любит младших детей, а о нем частенько забывает.

– Просто они маленькие, – объясняла валиде-султан, обнимая внука. – Маленькие дети всегда требуют больше внимания.

Но Мустафа не верил. Ведь мать каждый день шептала ему совсем другое.

– Хюррем! – шипела красавица Махидевран. – Хюррем и ее дети… Она отняла у меня твоего отца, отняла султана! А ее дети могут отобрать у тебя трон…

– Они же мои братья! – удивлялся Мустафа. – А я – старший.

Но мать плакала, обнимая своего маленького шах заде, и он начал ей верить. К тому же она ведь никогда его не обманывала, это же мама! Как можно не верить собственной матери?

Хюррем Султан никогда не нравилась Мустафе. Ведь именно из-за этой женщины столько плакала мама, да и отец стал уделять сыну куда как меньше внимания. Маленький шахзаде не обижался на отца – ему накрепко внушили, что на повелителя мира, султана Османской империи обижаться нельзя. Зато можно и нужно было обижаться на Хюррем Султан.

У Мустафы была еще одна причина для огорчений: его братья. Целых четыре шахзаде! Ну зачем, зачем империи, даже такой, чьи границы простираются до конца мира, где все четыре сезона одновременно радуют глаз, зачем нужны пять наследников престола? Мустафе казалось, что братья отнимают у него самое главное: исключительность. Он уже не чувствовал себя не таким, как все. Он не был единственным. Из-за Хюррем Султан он стал всего лишь одним из пятерых. А это было совсем обидно.

Чувство исключительности вернулось, когда Мустафа отправился в санджак. Ведь то, что ему выделили Манису, означало, что он по-прежнему является наследником престола. Маниса – санджак престолонаследников, его отец тоже воссел на трон империи, будучи санджак-беем Манисы. К тому же братья были еще слишком малы и могли только мечтать о санджаках.

Он был хорошим санджак-беем. Его любил народ, его любили янычары, все окружающие прочили ему славу великого султана – когда-нибудь в будущем, когда Сулейман Великолепный предстанет перед Аллахом. Правда, всегда маячило где-то на заднем плане маленькое «но» – тень с огненными волосами, сжигающая все на своем пути. Хюррем Султан. Хюррем Султан и ее дети. Братья Мустафы.

Шахзаде Мех мед – вот кому особенно завидовал Мустафа. Мех мед был младше всего на шесть лет, и Мустафа постоянно чувствовал, что брат дышит ему в затылок. Слишком близко. Слишком опасно.

– Он только и ждет, когда ты споткнешься, – говорила Махидевран, поправляя драгоценную брошь на чалме сына. – Он обязательно очернит тебя в глазах повелителя, если вдруг ты сделаешь ошибку.

Махидевран Султан упрямо не желала замечать, что ее сын давно вырос, давно вошел в возраст мужей и борода его курчавится, спускаясь к груди. Она продолжала относиться к нему, как к мальчику, который рос в гареме под ее присмотром. В конце концов, она же его мать! Для нее он всегда останется маленьким мальчиком, пусть даже и станет повелителем Вселенной и все склонятся перед ним. Все, но не она! Даже властитель мира склоняется перед своей валиде.

Мустафа недовольно скривил губы. Ему хотелось быть значительным, как и положено старшему сыну великого султана, но мать все время принижала его, и частенько Мустафа чувствовал себя совсем несмышленышем, и это было неприятно. Как может он стать султаном, если собственная мать не воспринимает его всерьез, если даже для нее он остается малышом, которого нужно водить за руку? Шахзаде Мустафа привык слушаться мать, принимая как должное, что она многое знает и понимает лучше, чем он. Но это ему не нравилось.

Махидевран Султан как обычно не заметила недовольства сына.

Когда Мех мед умер, зависть умерла вместе с ним. Мустафа полюбил мертвого брата так, как никогда не любил живого. Но мать настойчиво вводила в уши, что остались еще трое. Трое наследников там, где должен быть он один!

– Я люблю своих братьев, – заявил Мустафа. – Я не смогу воспользоваться законом Фатиха и казнить их. Как же это возможно? У нас одна кровь!

– Поверь, мой лев, великий султан Мех мед Фатих не зря принял такой закон, – твердо ответила Махидевран Султан. – Любой из твоих братьев сможет претендовать на трон, если будет жив. Ты же знаешь, что не обязательно трон империи достается самому старшему, но всегда – самому сильному.