— Считайте, что это ваш дом, Надя. Вы — хозяйка. Делайте, что хотите и когда хотите.

Мы вдвоем с ним разложили продукты. А потом я пожарила картошку, как обещала. И котлеты тоже. Платон приготовил нам чай и сидел рядом со мной, задумчиво глядя в окно.

— Надя, извините, что задаю этот вопрос. Можете не отвечать, если не хотите. Давно у Сергея эти приступы?

— Да, — ответила я. — С того самого момента, как с ним случилось несчастье. Врачи говорят, что после многочисленных операций нет причины для физических болей. Эти приступы вроде фантомных болей.

— То есть, чистая психосоматика? — уточнил Платон.

— Да, врачи выписывают обезболивающие и успокоительные. Только вот не помогают они в последнее время.

— А раньше помогали?

— Раньше да. Не понимаю, что с ним происходит.

— Извините еще раз, Надя, а эти приступы они как-то с связаны с конфликтами дома и в школе?

— Еще как связаны, — я закрыла сковородку крышкой и села рядом с Платоном. — Как только ребенок сильно перенервничает, так и начинается. Мы уже как его только не лечили, ничего не помогает, — я встала и выключила конфорку.

Взяла сковородку с плиты, чтобы положить котлеты с картошкой на тарелку Платона.

— Какой запах, мам! — вдруг раздался за спиной звонкий детский голос.

Я чуть сковородку не выронила и резко обернулась. На пороге стоял Сережа и улыбался.

— Можно мне тоже поесть? Очень хочется.

— Конечно! — я подбежала к нему и опустилась на колени. — Как ты, милый? Тебе легче?

— Совсем не болит, — кивнул он. — Только есть очень хочется.

— Я сейчас. Садись, мой хороший.

Сережа сел за стол рядом с Платоном. Я быстро разложила по тарелкам картошку и котлеты. Поставила на стол стеклянную миску с салатом из помидоров и огурцов, заправленных сметаной. Платон зачерпнул вилкой картошку, отломил кусок котлеты, прожевал и вдруг сказал:

— Боже мой, какой же я дебил!

Мы с сыночком непонимающе уставились на него.

— Это же нужно было так ошибиться! Взять вас, Надя, на работу помощницей и личным секретарём! Кого? Шеф-повара, который так волшебно готовит! Ну не идиот? Нужно было вас умолять, чтобы вы работали моим личным поваром. А я вас заставил ерундой заниматься: картины развешивать.

— И светильники проверять, — напомнила я.

— И светильники проверять, — согласился он и горестно подпер голову руками.

Сережа вдруг откинул голову назад и захохотал. Да как! Он аж зашелся от смеха.

— Тебе сейчас не стыдно, Сергей? — упрекнул его Платон. — У меня, можно сказать, трагедия всей жизни. А тебе смешно.

— Я просто подумал, что это вы еще не ели мамины пирожки, — объяснил Сережа.

— Нет, пирожки я точно не переживу, — согласился Платон. — Это слишком тяжело.

— А борщ? — шепотом спросил Сережа.

— Со сметаной, на косточке и с кусочками мяса? — уточнил Платон.

Сережа молча кивнул, лукаво глядя на него. Платон с сожалением отложил вилку.

— После борща понадобится очень крутой психолог, чтобы внушить мне, что я не зря прожил жизнь, — очень печально произнёс он.

Тут уже не выдержала я. Платон, такой серьёзный и чопорный, так забавно огорчался! У него было такое расстроенное лицо, что смотреть на это без смеха было невозможно. Мы с Серёжей оба засмеялись.

— Поставлю чайник. Хоть вы и жестокие люди, но чаю все равно хочется, — с унылым видом он встал из-за стола, продолжая честно отыгрывать роль.

Я смотрела, как Сережа с аппетитом ест и с готовностью смеется. Потому что ему хочется смеяться. И вдруг поняла, что даже не могу вспомнить, когда в последний раз мне было так хорошо.

В кухне было тихо, спокойно и уютно. Почему у меня дома так не бывает? Почему у нас Димой всегда в воздухе весит напряжённая тишина? А главное: мой сын ведет себя по-другому. И я даже не подозревала, что мой ребенок может быть совсем другим.

Я сама ему переломала жизнь. Два раза, не один. От Димы нужно уходить. Это и есть лучшее лекарство для моего сыночка. Нет у нас семьи. Мы просто делаем вид. Как тогда правильно сказала Соломоновна: это игры для взрослых. Все играют в семьи, и мы с Димой тоже. И не важно, что внутри мы плачем от одиночества. Снаружи мы выглядим респектабельно. Не хуже, чем другие. А в чем-то даже лучше.

Только мой сыночек играть еще не умеет. Ему еще не рассказали правила этой игры. И не нужно. Пусть он не знает. А я уже сама построю его жизнь, как могу. Может быть, это тоже игра. Но правила в ней буду устанавливать я.

Меня только одно интересует: зачем Дима ездил в Загоринск? Права Адель: я — сонная дура, которой пора очнуться. Любовница моего мужа мне за один рассказала больше, чем я знаю о своем муже. Как так? Что же он скрывает, если даже пить при мне боится, чтобы не развязался язык?

11 глава. Посмотри в глаза чудовищам

После еды Сережу разморило. Стресс, лекарства, вода — всё это усыпило его. Доедая, он уже клевал носом. Сыночек вежливо поблагодарил меня и Платона за ужин и ушел в спальню.

Я хотела вымыть посуду, но Платон не дал мне даже подойти к раковине. Он сложил туда всю посуду и принялся ее мыть.

— А я что буду делать, Платон?

— А вы будете отдыхать. Представьте себе: так можно, и даже нужно, — улыбнулся он.

Я села за стол. Как странно! Сижу в кухне у чужого мужчины. Он моет посуду. А я смотрю в окно. И ничего не делаю. Даже не помню, когда кто-то мыл посуду за меня.

Соломенный абажур согревает кухню мягким, теплым светом. Вся кухня сделана из необработанного дерева. Только в большой стол для готовки впаяна мраморная столешница. Всё просто и без изысков. Видно, что очень дорого, но не пафосно, а по-домашнему.

Платон ловко мыл посуду. Он успел переодеться. На нем были черные брюки военного покроя с карманами на бедрах и коленях. И черный свитер грубой вязки с кожаными погонами. Ему очень шел этот военный стиль.

Платон спиной почувствовал мой взгляд, внезапно обернулся и улыбнулся. И я невольно засмотрелась на него. Красивый мужик! Темные волосы падают на лоб, карие глаза смеются. И главное — ощущение мужественности и доброты, которое исходит от него. И еще руки. Красивые, с длинными пальцами, но не изнеженные, а перевитые жилами. Значит, сильные, но при этом явно очень нежные. И если такие руки прикасаются к женщине, то…

— Все в порядке? — спросил он,