— Конечно, милый. Отдыхай пока. Я прямо перед выходом тебя разбужу.

Сережа быстро переоделся, надел спортивный костюм, в котором очень любил спать, и забрался в постель. Я выключила свет в его комнате, взяла сумку и пошла в спальню. Бросила туда же несколько своих вещей. Много не нужно. Мы на день всего. Ну, максимум, на два. Я застегнула сумку и в этот момент хлопнула входная дверь. Дима в прихожей скинул куртку, ботинки и ворвался в спальню.

— Ты куда это собралась? — он кивнул на сумку.

— Дима, я хочу подругу навестить, она себя плохо чувствует, поэтому нужно помочь. Заночуем у нее с Сережей сегодня и завтра, скорее всего, тоже, — не глядя на него, ответила я и хотела пойти в ванную.

Он грубо схватил меня за плечо и развернул к себе.

— Ты чего исполняешь? Осмелела, да? Думаешь, появились сразу два любовника, так на мужа можно теперь начхать?

— Дима, не говори ерунды! Ты и сам не веришь в эту чушь, что несешь. Просто дай мне отдохнуть. У меня был тяжелый и очень длинный день.

— Там все было длинное в твоём дне, а? — скабрезно хмыкнул он и вдруг швырнул меня на кровать. — Ты че, подстилка, думаешь я тебе вот так это спущу, а? Реально?

— Что спустишь? Я на работу устроилась! Почему ты всегда только о гадостях думаешь? — я встала с кровати.

— Никуда ты не поедешь. И с работы тоже уйдешь. Это как вообще? У подруги с сыном она собирается ночевать, как холостячка. Я женился на хорошей девчонке, чтобы была хозяйка в доме, а не подстилка галерейная.

— Дима, давай разведёмся, — устало сказала я. — Между нами ничего нет. Я не буду стоять между тобой и сыном. Будешь видеть его, когда захочешь. Давай сделаем все грамотно и интеллигентно.

— Что? Ты чего так осмелела? Мурзилка тыкнул хорошо и наобещал вписаться за тебя? Или чурка? Или оба сразу крышу обещали?

— Хватит говорить мне гадости! Не смей меня унижать! — закричала я.

— Чего? Ты голос на меня повысила? Впервые в жизни, Надюха! Я худею, дорогая редакция! Развода хочешь? Совсем Иванько? Так катись колбасой. Никто не держит! Только сына тебе не отдам.

— Ты его не любишь. Зачем он тебе?

— Охренела в край? Кто не любит? Я сам рос без отца. Только маму этот гондурас, мой папаша, не спрашивал ни о чем. Меня заделал — и давай, до свидания. А мама переживала и все мне батю искала. Я с детства помню этих хмырей, которые мне шоколадки носили, чтобы она им дала. А потом был скрип ее кровати по ночам. Я уши затыкал, чтобы его не слышать. Серега так расти не будет! Да, я жесткий батя. Потому что хочу его жизни научить. Но люблю своего сына и никому не отдам. Да и тебя не отпущу. Мы — семья, семьей и останемся. Значит, сделаем так: на работу больше не выйдешь. Сидишь дома, сыном занимаешься. Но теперь все будет по-другому. Проверять тебя буду. Где, как и с кем. Потому что я не согласен, чтобы меня имели мурзилка галерейный и чурка. Понимаешь? Не тебе они тыкнули, а мне.

— Семья? Мы семья? Нет больше семьи, Дима! И нас больше нет! Есть ты и я, а между нами линия фронта. Почему ты не хочешь меня отпустить?

— Потому что ты моя. И если мы разбежимся, то тогда, когда я захочу. И как захочу. А у тебя права голоса нет. Ты мне всю жизнь переломала. Забыла?

— Я себе тоже переломала жизнь. Не ты один страдаешь. Может, ты, Дима, так бесишься, потому что у самого рыльце в пушку?

Господи! Все-таки не удержалась! Дура! Рано, очень рано! Какая же ты идиотка, Надя!

— Чего? Ты о чем сейчас?

— Ни о чем. Пропусти, Дима, дай зайти в ванную.

— Нет, ты предъявила. Я хочу знать, о чем ты!

Я попыталась пройти мимо него в ванную, но он снова грубо схватил меня. Да так сильно, что плечо обожгло болью.

— Дима, мне больно! Перестань! Отпусти! — я схватила его за руку, пытаясь отодрать пальцы от плеча.

— Это не больно. Вот сейчас будет больно, тварь неблагодарная! Швалью меня перед всеми выставила, дешевка! Рога мне приклеила. И еще и возбухает. На меня стрелки переводит. Я тебе напомню, кто в доме хозяин, — он размахнулся и ударил меня по щеке.

Я упала на кровать. И в этот момент в комнату ворвался Сережа.

— Не трогай ее! — закричал мой сыночек.

Дима обернулся и заорал:

— А ты зайди в свою комнату, когда родители разговаривают. Я тебе слова не давал. Твой номер восемь — когда надо, спросим.

Сережа молча поднял руки, сжал их в кулаки, подбежал к Диме и попытался ударить по лицу. Дима абсолютно машинально вскинул руки и закрыл лицо. И тогда Сережа сделал то, чему его научил Платон: спрятал голову у него на груди и ударил в печень. Да так, что Дима скорчился, охнул, выматерился и упал на ковер, свернувшись в позе эмбриона.

— Ненавижу тебя! Ненавижу! — закричал Сережа.

Тяжело припадая на больную ногу, он заковылял в коридор. Я застыла на кровати, не в силах шевельнуться. Дима тяжело дышал, скорчившись на ковре. Я осторожно встала. Обошла его по широкой кривой.

— Я ж говорил, что настоящего пацана из него сделаю, — шумно отдуваясь, прохрипел Дима. — Вот огрызок мелкий! Как грамотно пробил в печень. И когда научиться успел? Но молодца!

— Ты чудовище, Дима! — прошептала я. — Наш сын из-за тебя ушел из дома. Ты — чудовище! — закричала я.

— Не кипешуй! Никуда он не денется. Холодрыга там. Пару кругов нарежет и вернется. Не вздумай за ним бегать, слышишь? Мы, мужики, сами разберемся.

— Господи ты боже мой! — я cхватила с кровати сумку, бросилась в коридор, сорвала с вешалки пальто, влетела в сапоги и побежала за Сережей.

Снаружи мело так, что ничего не было видно. Я сделала круг по двору, ища сына. Он же раздетый! Может, мне повезет, и Сережа прячется где-то за машинами на стоянке? Мамочки! Где мне его искать? Он же воспаление легких получит! Идиотка я. Зачем рот открыла? Зачем Диме это сказала про рыльце в пушку? Как же я не подумала, что ребенок все слышит? Что со мной? Всегда так боялась. Такая осторожная была. Терпела, гасила скандалы. Лишь бы сыночек не нервничал. И вдруг так завелась! Ненавижу себя! Боже, помоги мне найти ребёнка! Если он заболеет, я с ума сойду!