попал в авиационную катастрофу, но, к счастью, остался жив. Он получил достаточно серьезные травмы и был госпитализирован. У Мюрата оказался перелом позвоночника и паралич ноги. В клинику его доставили без сознания.

Перед резидентурой встал вопрос: как помочь попавшему в беду агенту? Проанализировав ситуацию, разведчики пришли к выводу, что с учетом складывавшейся агентурно-оперативной обстановки инициативу пока проявлять не следует.

Срочно известили Центр: источник травмирован и задание выполнить не в силах. Намеченное стратегическое учение пришлось отменить. За его результатами в штабе НАТО следить было некому. Другого источника, судя по всему, Главное разведуправление там не имело.

Только к середине 1961 года Мюрат стал ходить без костылей. Вскоре его выписали из госпиталя.

В июле он прибыл в Париж на встречу. Подтвердил свою готовность к дальнейшему сотрудничеству, но попросил тайм-аут до полного выздоровления. За предложенную материальную помощь поблагодарил.

Только в ноябре Мюрат вызвал на встречу Ананьина. Он успокоил своего руководителя: в бреду он ни словом не упомянул Советский Союз или кого-либо из резидентуры и подтвердил, что никаких компрометирующих документов у него в тот момент не было. Мюрат также сообщил, что у его постели неотступно находились жена и сестра.

Однако на должность заместителя командующего теперь он не мог рассчитывать. Его руководство приняло решение назначить Мюрата на более спокойную работу, с меньшей нагрузкой — начальником отдела в Центр оперативного командования НАТО.

Вскоре Мюрат был назначен на новую должность. Она действительно оказалась более спокойной, а возможности доступа к документам остались прежними. Правда, обстановка для работы с документами значительно осложнилась. Возможность оставить секретный документ у себя на ночь или на несколько дней исключалась. По установленному порядку все секретные документы возвращались в секретную часть до конца рабочего дня. В связи с этим офицеры штаба практически не имели личных сейфов. Не видя возможностей для фотографирования, Мюрат, вопреки своему принципу — ничего не записывать, решил все же сделать кое-какие заметки, работая с особо важными документами.

В декабре 1961 года Мюрат все же рискнул. В обеденное время он вынес из штаба и перефотографировал дома четыре секретных натовских документа: «Чрезвычайный план обороны вооруженных сил НАТО на Центрально-Европейском ТВД», «Оперативный план учений НАТО «Красный рубин», «Оперативный план использования сил и средств ПВО НАТО».

Отдельно следует сказать о «Справочнике НАТО по советским ВВС». В нем приводились разведданные по самолетному парку, вооружению, РЛС, средствам связи. Что ж, всегда любопытно и полезно знать, что о тебе знает противник.

Все эти документы Москва определила в разряд «весьма ценных». Одновременно Мюрат сделал очень важные выписки от руки. Такие заметки он делал дважды и в феврале 1962 года передал их Ананьину, обратив внимание на важность информации. В этот же период Мюрат передал более десятка ценных документов НАТО по берлинской проблеме, которые были доложены в Кремле.

К сожалению, Ананьин не смог квалифицированно обработать рукописную информацию Мюрата. В своем отчете о встрече он писал следующее: «Информация имеет вид безалаберно сделанных заметок без достаточно точного наименования, характера данных и без пояснений. Они имеют вид пометок, понятных только автору. Видимо, Мюрат делает это из предосторожности». И как результат информация ушла в Москву в искаженном виде. Центр позднее разобрался в оригиналах записей.

Эта письменная информация давала четкое и точное представление о ядерных силах двух оперативно-тактических командований на Северо-Европейском и Центрально-Европейском театрах военных действий. В ней указывался рубеж, на глубину которого будут наноситься ядерные удары вдоль линии от Мурманска через Ленинград, Прибалтику, Минск, Гродно, Оршу, Киев и далее на юг. Приводились конкретные цели четырех степеней важности, время готовности к нанесению ударов, количество и тип носителей ядерного оружия. Как раз в этом последнем разделе, а именно, сколько и каких носителей находилось в 15-минутной и 3-часовой готовности, и не разобрался Ананьин.

Информация Мюрата была признана Москвой как особо важная.

В то же время Центр указал, что «считает недопустимым отношение Астрова к письменной информации агента. Он не сумел правильно обработать данные о ядерных ударах, а также не получил устные разъяснения Мюрата на следующей встрече. Это указывает на формальное отношение Астрова к работе. Если подобное повторится, Центр заменит его».

Д. Кеннеди: «Зима предстоит холодная»

10 ноября 1958 года Первый секретарь ЦК КПСС и Председатель Совета Министров СССР Никита Хрущев принимал польскую делегацию во главе с Владиславом Гомулкой.

«Очевидно, для участников Потсдамского соглашения настало время, — говорил Хрущев, — нормализовать ситуацию в столице Германской Демократической Республики. Советский Союз, со своей стороны, готов передать правительству в Берлине те функции, которые сейчас исполняются советскими учреждениями… Если Соединенные Штаты, Франция и Англия заинтересованы в вопросах, касающихся Берлина… они должны достигнуть соглашения (с ГДР). Что касается Советского Союза, мы чтим наши обязательства по отношению к нашему союзнику — ГДР…»

Иными словами, Никита Хрущев предупреждал Запад: если он не признает ГДР, то Советский Союз передаст руководству Восточной Германии свои полномочия по доступу к Западному Берлину.

Через две с небольшим недели, 27 ноября на пресс-конференции в Кремле советский руководитель высказал требование сделать Западный Берлин свободным демилитаризованным городом. В случае невыполнения этого требования в течение полугода Хрущев намеревался передать свои полномочия в Восточном Берлине руководству ГДР. Эти заявления вошли в историю как «ультиматум Хрущева».

США ответили, что не согласны на односторонний отказ от своих прав и обязанностей в Берлине со стороны СССР.

Таким образом, «ультиматум Хрущева» положил начало долгому противостоянию двух ядерных сверхдержав.

Однако что же толкнуло советского лидера к такому столь радикальному шагу? Несомненно, Никита Сергеевич был человеком импульсивным, как сказали бы теперь, заводным, но вопросы столь глобального порядка он никогда не решал с кондачка. В разговоре с американским сенатором Губертом Хэмфри Хрущев признался, что над проблемой Берлина раздумывал несколько месяцев.

О чем были эти раздумья? Об этом, разумеется, можно только догадываться, и тем не менее попытаемся поставить себя на место Хрущева.

Со времени смерти Сталина прошло уже пять лет. Срок, откровенно говоря, немалый. Хрущев старался наладить отношения с Западом. Он значительно сократил Вооруженные силы СССР, отказался от сталинской концепции неизбежности новой войны, вывел советские войска из Австрии, открыл страну для западной культуры. И, что бы ни говорили о нем, Хрущев старался не нагнетать напряженность, а двигался по пути разрядки.

Разумеется, он ожидал от Запада ответных шагов. А что получил? На этот вопрос очень красноречиво отвечает посол США в Советском Союзе Льюэллин Томпсон.

В телеграмме от 9 марта 1959 года, отправленной в Вашингтон, американский дипломатический представитель