— Что, и ты заметила? — самодовольно улыбнувшись, поинтересовался Паллант. — Я купил эту рабыню в анконском лупанаре. Хозяин рыдал, расставаясь с потаскухой, говорил, что она за ночь обслуживает больше клиентов, чем все остальные девки, вместе взятые.

— И зачем она тебе? — ревниво поинтересовалась Агриппина, оглядывая потупившую глаза проститутку. — Меня тебе мало?

— А ты глупее, чем я думал, — отрезал Паллант. — Эта шлюха поможет нам разделаться сама понимаешь с кем. Лициска (это он уже рабыне), иди на кухню и передай повару мой приказ срочно приготовить… что ты хочешь?

Агриппина кокетливо наморщила нос:

— Хочу жареной рыбы и ревеневый кисель.

— Слышала? — шлепнул Паллант рабыню по ягодицам. — И не вздумай трахаться с моими слугами, а то выпорю так, что мясо от костей отойдет.

Взвизгнув, та бросилась бегом исполнять приказание, а хозяин дома указал гостье на кушетку, предлагая расположиться для долгого разговора. Кивнув, Агриппина плавно опустилась на ложе, аккуратно расправив драгоценный виссон платья:

— Так зачем все-таки тебе нужна эта потасканная девица?

Пройдя, заложив руки за спину, по комнате, Паллант остановился напротив своей любовницы:

— Я думал, что ты сообразишь сама… Ладно, попробую тебе подсказать. Как ты думаешь, что скажет Клавдий, если узнает, что его жена отдается кому ни попадя в римских лупанарах?

— Придет в ярость. Но при чем тут эта рабыня?

— Да при том, что она будет Мессалиной! Ну, ты и курица однако!

— Ты хочешь сказать, что эта девка будет изображать Мессалину?! И кто после этого из нас глупый осел? Да любой преторианец, простоявший несколько раз в карауле, посмотрев повнимательнее, сразу скажет, что это не она.

— А мы не дадим ему такую возможность «посмотреть повнимательнее». Представь себе: ночь, плащ, опущенная голова… В борделе тоже полутемная обстановка. Да и многие ли там хорошо знают, как выглядит императрица? Больше по изображениям, чем вживую. И ты не учитываешь человеческое тщеславие: любому солдату или матросу будет приятнее думать, что он поимел императрицу, чем обычную девку. У Мессалины такая репутация, что все легко поверят такой возможности. Понимаешь, к чему я клоню?

От открывшейся перспективы у Агриппины захватило дух. Против такого фарса проклятая Мессалина будет бессильна! Многие будут рады припомнить проклятой шлюхе ее любовников, о которых она трубила на каждом шагу. Умершая в ссылке Ливилла будет отомщена. Теперь этой дряни конец. И возбудившись от одной мысли, как Клавдий расправится с опозорившей его супругой, она страстно вздохнула, протягивая к своему любовнику руки и закидывая ноги на кушетку:

— Мой милый, ты умнейший человек! Я хочу тебя! Возьми же меня скорее!

Паллант не заставил Агриппину просить дважды и, упав на податливое женское тело, как орел на добычу, рванул на ней одежду, раздирая в клочья драгоценный виссон. Хитрый царедворец уже давно понял, что движет его любовницей, и научился прекрасно пользоваться ее слабостями. Вот и сейчас, утомив ласками красавицу, он откинулся на спину и как бы мимоходом поинтересовался:

— И как у тебя дела с Клавдием?

Агриппина только хихикнула:

— Отлично! Бегает за мной как собачка. Возомнил, что я влюблена в него по уши, и старается при каждом удобном случае прихватить за разные места. Вчера сказал, что если бы был свободен, то непременно бы на мне женился.

— А ты не теряешь даром времени! — похвалил ее Паллант. — Пожалуй, стоит еще немного поддать жару. Можешь пару раз поцеловать дядюшку…

— Да я его и так целую постоянно! Мессалина от злости готова сама себя укусить, глядя, как я по-родственному милуюсь со старым козлом.

— …поцеловать дядюшку, да не чмокнув в щеку, а по-настоящему, так, чтобы у него не только волосы, но все остальное встало дыбом. Поняла? А потом застесняешься, будто все само собой получилось. Сможешь?

— И ты еще сомневаешься в моих талантах?

Перевернувшись на живот, она впилась распухшими от поцелуев губами в узкие губы своего любовника. Искусство в любви Агриппины не уступало талантам ее соперницы, и расслабившийся было мужчина, пробормотав про себя «рыжая бестия», снова заключил ее в свои объятия, чувствуя, как сводит желанием тело.

…Когда Мессалина узнала о вражьих происках, то предпринимать что-либо было уже поздно: по городу поползли странные слухи, будто бы под покровом ночи некая женщина, закутанная в темный плащ, в сопровождении служанки выскальзывает из дворца. И хотя на ней белый парик, на который наброшен капюшон, стоявшие на карауле преторианцы были готовы подтвердить под присягой, что это их императрица Валерия Мессалина. Но это был пустяк по сравнению с тем, что другие люди утверждали, что эта женщина прямиком отправляется в лупанар, где проводит ночь до рассвета, отдаваясь всем желающим и торгуясь с клиентами за каждый асс. Принесшая новость Порция, рыдая, рассказала, что все верят этой сплетне, даже те, кто, казалось бы, хорошо знает императрицу.

Вне себя от бешенства Мессалина металась по своим покоям. Что делать? Не бегать же за каждым квирином, доказывая, что она здесь ни при чем. Первым ее желанием было отправиться к Клавдию и потребовать, чтобы он оградил ее доброе имя от наветов. Но разве он поверит, что его жена чиста, как слеза младенца? Что-что, а уж о ее похождениях он наверняка наслышан. Добрых людей, желающих подольститься к принцепсу, наговорив гадостей о его жене, во дворце пруд пруди.

Как объяснить людям, что не могла она разгуливать по лупанарам, если до помутнения рассудка любит своего Силия? И если, как полагали некоторые, у нее бешенство матки, то почему она не довела его до физического истощения?

Может, попробовать выйти к преторианцам посреди ночи, после того как Лжемессалина пройдет мимо них на поиски приключений? Пусть видят, что она во дворце, а ушла самозванка. Но если она ночью начнет болтаться по дворцу, то тем самым подтвердит, что императрица проводит ночи не в своей постели.

И самое обидное, что все, и враги, и немногочисленные друзья, хранят молчание, не давая ей оправдаться. Придется смириться с наговором и ждать, когда слухи затихнут сами собой.

Впрочем, нашелся все-таки один человек, не постеснявшийся бросить упрек в лицо властной императрице. Им, разумеется, был Силий, который равно боялся того, что Клавдий узнает об его романе с императрицей, и то, что Мессалина его бросит.

Услышав о похождениях своей любовницы, он в ярости разбил вдребезги пару дорогих стульев, некогда стоявших в тронном зале для особо важных гостей. Но ярость еще не была утолена, и когда Мессалина заехала к нему, чтобы, как обычно, провести с ним в постели несколько приятных часов, он встретил ее потоком упреков и угроз.

— Как ты могла, — орал на нее красавец, точно на портовую девку, — я бросил жену, терплю оскорбления от твоей родни, а ты шляешься незнамо где, давая повод черни называть тебя шлюхой! Какой позор! Мне остается только броситься на меч, и я это сделаю, непременно сделаю!