все же дотянул и посадил машину. При посадке самолет съехал с подготовленной дорожки и врезался в лесную чащу. Пилота партизаны вытащили живым, но он скончался. Остальные получили тяжелые ранения и ожоги. В том числе Костров.

– А Званцев?

– Он и чех Клапач пропали без вести.

Орлов слегка приподнялся на стуле.

– То есть как это пропали без вести?

– Была команда прыгать. Они первые покинули самолет. Остальные не смогли, высоты уже не хватало.

– От Званцева и Клапача нет никаких известий?

– Никаких, как в воду канули! Однако есть надежда на то, что они живы.

– На чем она основана?

– Люди Коваленко прочесали все вблизи их возможного места приземления и нашли плохо спрятанные парашюты. Так что надежда есть.

Орлов притушил папиросу, поднялся и в задумчивости сделал несколько шагов по комнате.

– Что будем делать? – спросил он.

Балезин стал по стойке смирно и заявил:

– Товарищ полковник, разрешите мне лететь в отряд Коваленко.

Орлов резко повернулся к Балезину.

– Нет! Мы на эту тему говорили три дня назад.

– Но ситуация изменилась, причем не в нашу пользу.

– Все равно не пущу. Если с тобой что случится, кто будет разведгруппы готовить?

– Со мной ничего не случится.

– Алексей Дмитриевич, мы с тобой на войне! – Орлов перестал ходить взад-вперед, присел за стол.

Балезин опустился напротив него и продолжил разговор:

– Михаил Федорович, у меня в голове не только операция «Крылья». Есть информация другого рода. Вчера я допрашивал одного немецкого капитана. Он инженер, сотрудник германской фирмы «Ауэргезельшафт», мобилизован осенью. Так вот, этот человек поведал мне, что его фирма занималась разведкой урановой руды на территории Чехии, в том числе в районе Быстрицы. Руководил этими работами некто Разумовский.

– Разумовский? Мне эта фамилия ни о чем не говорит.

– А мне говорит. Если это тот самый Разумовский, с которым мы в германскую служили в контрразведке штаба, то я очень хотел бы с ним побеседовать.

– О чем?

– По поводу залежей урановой руды.

Орлов снова взялся за папиросу и спросил:

– Этот Разумовский, он что, эмигрант?

– Так точно, из мелких дворян, воевал за белых. Имеет инженерное образование.

– Ты не боишься с ним общаться, как говорится, в порядке личной инициативы?

– Не боюсь. Я ведь знаю его не только по германской.

– Поясни.

– Оказавшись в Чехословакии, Разумовский принял ее гражданство. В середине тридцатых годов он работал в чехословацком посольстве в Москве. За такими персонами, как он, мы, естественно, наблюдали.

– Мы, это кто? – спросил Орлов.

– Служба охраны первых лиц государства.

– Ах да, вспомнил, ведь ты там служил.

– Так вот, на основе наблюдений нами был сделан очень даже любопытный вывод. Разумовский тоскует по Родине. Он много бродил по улицам, площадям, останавливался, созерцал все вокруг, молился в церквях, посещал театры. Уже тогда была идея завербовать его. Но осенью тридцать пятого он неожиданно уехал в Прагу и больше в Москву не возвращался.

– Причина?

– Трудно сказать. Единственная зацепка – тот факт, что за два дня до отъезда он встречался с какой-то женщиной.

– Что за женщина?

– Установить не удалось.

– Как так? Служба охраны не могла установить?

– Нелепый случай. Оперативник, следивший за ним, страдал камнями в почках. Приступ, охвативший его в самый неподходящий момент, был настолько силен, что он, бедняга, потерял сознание. Еле потом до больницы довезли. Да и ночь была осенняя, промозглая.

Наступило молчание. Балезин доложил все, что хотел, а Орлов курил и размышлял.

Балезин понял, что убедить начальника в необходимости полета через линию фронта невозможно. Почти. Оставался только один вариант.

Балезин поднялся, снова, как несколько минут назад, встал по стойке смирно и заявил:

– Товарищ полковник, у меня новые сведения по урану, полученные в ходе допроса немецкого капитана. Прошу разрешить мне позвонить Фитину.

Все новые разведданные по атомной проблеме надлежало передавать в Москву начальнику службы внешней разведки Павлу Михайловичу Фитину. Полковник Орлов это знал.

– Ох, Балезин, и хитер же ты, – сказал он и покачал головой. – Знаешь, что Фитин даст добро на перелет. Ладно, готовься к визиту к Коваленко. Твои сведения по руде надо еще проверить. Поэтому Фитину позвонишь, когда вернешься. – Полковник усмехнулся и не то в шутку, не то всерьез добавил: – Вот только посмей не вернуться живым!

Алексей Балезин не считал себя слабым человеком, в молодости занимался гимнастикой и борьбой. Но, очутившись в объятиях могучего Коваленко, он понял, что командир советско-чехословацкого партизанского отряда заметно сильнее его.

– Ну, Степан Кузьмич, и лапищи же у тебя, – заявил Балезин, с трудом освобождаясь от крепких объятий. – Ты случаем подковы не гнешь?

– Не пробовал, – ответил на это чернобородый Коваленко, улыбнулся и подал гостю широкую ладонь. – Здравия желаю!

«Дуглас», доставивший Балезина через линию фронта, в отличие от своего предшественника долетел без происшествий. Кроме Балезина он привез еще двух врачей, оружие, медикаменты и запасные батареи для рации, то есть все то, что погибло в результате пожара на предшествующем самолете.

Ночь была темная, беззвездная. Посадочная площадка освещалась только слабыми огнями самодельных факелов. Встречать самолет кроме командира отряда Коваленко вышли еще человек тридцать. Среди них Балезин узнал Кострова.

Поздоровавшись разом со всеми, передав партизанам привет с Большой земли, Балезин подошел к командиру разведгруппы и сказал:

– Рад тебя видеть, майор.

– Благодарю, товарищ полковник. Я тоже рад вашему прибытию.

– Ты, похоже, в полном здравии, да?

– Почти.

– Что это значит?

– Левое плечо побаливает.

– Как ты умудрился избежать ожогов? – спросил Балезин.

– Я сидел в самом хвосте. Когда самолет врезался в лес, его сильно ударило и развернуло. От удара в хвостовой части образовалась брешь, и я сумел выпрыгнуть, правда, ценой не то ушиба, не то перелома.

– А что остальные? Почему они не последовали за тобой?

– Думаю, что к моменту удара они уже надышались гари и потеряли сознание. Огонь-то шел от двигателя. Я и сам был близок к тому, чтобы отрубиться. Но брешь меня выручила, обеспечила доступ кислорода. Зато и пожар усилился.

– Понятно. Как они?

– Плохо. Тут нет никаких средств против ожогов. Особенно Каминский. Ему ведь под шестьдесят.

– Где они?

– Тут, в землянке. – Костров показал рукой на опушку леса. – Там кроме них еще человек семь, раненые, больные.

Землянка, в которой лежали с ожогами бойцы разведгруппы Иванчук и Асланян, а также доктор Каминский и летный инструктор Гурин, была далеко не лучшей заменой госпитальной палате, хотя две молодые девушки старательно исполняли роль санитарок. Стоны, крики, ругань, кругом почти темно. Балезин с болью в сердце наблюдал за всем этим.

Подошел Коваленко.

– Степан Кузьмич, кликни своих ребят, – сказал ему Балезин. –