К его удивлению, Саламатус только раздраженно махнул рукой.

– Разуйте глаза, капитан! – нервно воскликнул Второй из Круга Девяти. – Разве вы не видите, что я не один? Со мной прибыл лучший специалист, которого только можно привлечь к решению подобных… э… задач. Полагаю, мессир Слотер покажет, что брать надо умением, а не числом.

И снова капитан-магистр ухом не повел. Какие обиды, когда есть кто-то, готовый сунуться в пасть дьяволу вместо тебя?!

– Лорд Слотер, – чопорно склонил голову капитан-магистр Фервус. – Для меня это честь.

– А для меня – всего лишь работа, – хмуро пробормотал я, машинально проверяя оружие. – Есть что еще сообщить, капитан?

Сопоставив его слова с тем, что мне было известно о Мастере Плоти и его отношениях с семейством Лавринов, я пришел к неутешительным выводам: спасать там и впрямь некого. Единственный шанс избежать общей участи был разве только у дочери купца. Остальные либо искалечены так, что неспособны двигаться, либо превращены в жуткие создания, которых Мастер готов напустить на любого, кто приблизится к особняку.

Брр… трудно и представить себе более страшную участь – быть запертым в клетке, которой стало собственное тело, превратившееся в ком воска в руках безумца!

Судя по всему, в трагедии, разыгравшейся на улице Ткачей, мессир Лаврин сыграл не последнюю скрипку. Когда Мастер Плоти, упорный в своем желании заполучить предмет страсти, пусть даже против воли девушки, заявился наконец на порог купеческого дома, отец Марии приказал слугам схватить мальчишку, избить и скрутить. Это дорого встало и слугам, и всему семейству купца…

Я поначалу даже выругался: вот ведь дурень этот Лаврин! Ну что стоило отвлечь безумца разговором, а тем временем тайком послать за мной? Все иллюзии по поводу того, что трагедии можно было избежать, быстро развеялись, когда я увидел, что осталось от мальчишки Помойного Кота, который дежурил возле дома в соответствии с моим указанием.

Подручные Саламатуса подобрали беднягу у ограды особняка. Он при всем желании не смог бы выполнить порученное задание: безумный хилер, наткнувшись на Кошака, просто сплавил пареньку ноги в одно целое, превратив в безобразного червя с человеческим торсом.

Мастер изначально шел не разговоры о сватовстве вести. Он шел брать свое.

Шагая к дому Лаврина, я вспоминал худое искалеченное тельце мальца и с такой яростью стискивал зубы, что челюсть заныла.

На останки купеческих слуг я наткнулся почти сразу за воротами особняка. Их тела, вернее, то, чем они стали, покрывали крыльцо дома ковром из живой плоти. И не только крыльцо – растаявшие, точно медуза на солнце, потеки размягченной человеческой плоти залили всю дорожку – от зубчатого забора до самой парадной купеческого особняка. Они дрожали и хлюпали, словно какое-то мерзкое желе.

Сорок шагов.

Именно столько я сделал по расстеленному Мастером живому ковру, чувствуя, как истончившаяся кожа лопается под каблуками, брызгая сукровицей и лимфой.

Ровно сорок. Я начал считать их на пятом, потому что после каждого нового слышал отчаянный вопль тех, по кому ступал. Сообразуясь не то со своим мрачным юмором, не то с прагматичностью, Мастер сохранил несчастным слугам рты, часть легких и голосовые связки – специально для того, чтобы они могли кричать, одновременно радуя его своими страданиями и предупреждая об опасности.

Даже мне стало не по себе. Я и не предполагал, что сила юнца так велика. Со времени истории с суккубой молодой маг определенно прогрессировал.

После живого ковра меня встретили останки прочих слуг и домочадцев Лаврина, переделанные в личную стражу безумца. Мерзкое зрелище. Они напоминали големов, наскоро вылепленных из комка воска расшалившимся ребенком.

Неуклюжие, но мощные.

Уродливые, но жалкие…

Ошметки плоти, наделенные жаждой убийства. Божья глина, попавшая в руки маньяка.

Чтобы пройти, мне пришлось их убивать. Но даже не пытайся они остановить меня, все одно стоило задержаться и убить всех. Потому что так было бы милосердно.

Я и убивал – без колебаний и сожалений.

Стрелял в упор, рубил конечности, перевитые неестественно раздутой мускулатурой, и сносил головы, с которых стекла плоть, обнажив кости черепа. Нет никакого желания вспоминать и описывать свой путь по особняку Лаврина. Я просто шел и брал штурмом один этаж за другим, круша и ломая темницы плоти, в которые злой гений Мастера заточил человеческие души.

Думаю, отлетая прочь, они благословляли меня.

Благословляли Выродка.

Квентин Саламатус не преувеличивал угрозу, которую нес в себе обезумевший маг. В особняке Лаврина царил настоящий ад. Извращенное воображение и потрясающее колдовское искусство взбеленившегося Мастера сделали бы честь любому отпрыску Лилит…

Моя работа почти никогда не была легкой, так что, добравшись наконец до Мастера Плоти, вид я имел достаточно помятый. Весь в крови – своей и чужой, – хромающий на правую ногу, ежесекундно смаргивающий из-за длинной рваной царапины, которая пересекала все лицо – от брови до подбородка; глаз уцелел только чудом. Плюс пара рваных ран (укусы) на правом предплечье и правой же ляжке, а также хорошая дыра в бедре – один из живых големов изловчился и воткнул в меня бронзовую кочергу от камина.

Мастер хорошо позаботился о своей безопасности.

Только помочь ему это не могло. Я всегда делаю работу, на которую подрядился.

– Давно не сталкивался с таким горячим приемом! – пересохшей глоткой прокаркал я, сокрушительным пинком вышибив дверь в комнату, где заперся лжековенит.

В последнюю комнату, ибо во все прочие я уже сунул нос, регулярно рискуя получить по нему (и получая!) от сотворенных Мастером стражей.

Длинная черная тень в дальнем углу дернулась, но замерла, когда я предупреждающе помахал пистолетом (на самом деле уже разряженным). Ничего примечательного моим глазам не предстало. Судя по всему, комната принадлежала одной из служанок Марии – маленькая, тесная, без единого окна. Когда особняк отца окутал хаос, арборийская красавица, должно быть, пыталась здесь спрятаться, но обезумевший поклонник нашел ее.

Виновник всего ужаса выглядел совсем не грозно. Он трясся, словно припадочный, опущенная голова дрожала и подергивалась, как у глубокого старика, а узкие костлявые плечи ссутулились так сильно, что грозили проткнуть изодранную мантию, украденную у Ковена. Монстры так обычно не выглядят.

За спиной Мастера возвышалась тающая восковая фигура женщины с воздетыми к потолку руками. Обильно расставленные вдоль комнаты свечи отчаянно коптили, разогретый их огоньками воздух густо пропитался запахом горячего воска и человеческого пота. Из-за сильного жара фигура оплавилась, практически потеряв форму. Ребра жесткого каркаса уже выпирали наружу, освободившись от тающего воскового покрытия; только руки и прекрасная девичья головка, венчавшая статую, оставались невредимы. Бесформенная лужа, растекавшаяся из-под нее, залила почти весь пол в комнатке.