— Малодушно валить всё на судьбу. Я был трусом и остался им. Кроме прочих причин, испугался верёвки, ведь нас, простолюдинов, раньше только вешали, — он бессознательно потёр шею. — Не подумал, что если буду обвинён, то и твоё бесчестье откроется. Пожалеют-пожалеют пару лет, а потом только и будут вспоминать, хохоча в платки, что тебя собственный конюх оприходовал. Несправедливо, но вы сами создали такую мораль.

Слишком много было сказано вслух и слова иссякли. Оба старых знакомых сидели, глядя перед собой и размышляя. Солнце быстро упало за горизонт, лишив их света, и Грималь чиркнул в темноте спичкой, зажигая маленькую самодельную жестяную лампу, согнутую из кружки.

— Жан, — графиня задумчиво посмотрела на него, — она хуже нас. У неё нет оправдания. Сам подумай.

Ничего не ответил конюх, только отвернулся к окну и заговорил о другом.

— Предлагаю тебе прожить три дня без оскорблений и ссор. Мы женаты и я уважаю свой брак, каким бы он ни был. Я буду беречь тебя. Через три дня — уходи туда, где тебя ждёт твой несчастливец, которого угораздило в тебя влюбиться. Можешь попробовать убить меня, но и я не останусь в долгу.

Когда стража объявила полночь, Жан Грималь ловко вытащил из стола нож. Покрутил в руках, большим пальцем едва коснулся лезвия. Острый.

— Что передать Жюли?

— Передай от меня привет.

Отсутствовал он недолго, но Клавдия успела заснуть. Очнулась от того, что конюх устроился рядом на узкой кровати. Тело его несколько раз дёрнулось в полудрёме. Обоих утянуло в чёрный, жадный сон до утра.

На рассвете он тем же ножом равнодушно разрезал пополам яблоко. Клавдии оно показалось необычайно сладким, ведь сок отдавал железом и кровной местью.

Когда миновало два дня их поразительно тихой и почти бессловесной жизни, Грималь исчез и не вернулся даже на четвёртый. Оставил лишь свёрток с новой женской одеждой. Клавдия сочла, что он — человек слова, и теперь ей не помешают уйти. Возвращаться было не так-то просто. Воображение рисовало ей Каспара, висящего под потолком на том самом ремне. Конечно, он уже знал обо всём, что случилось на площади, но смог ли принять и смириться?

«Знаешь, я бы повесился. С меня бы было достаточно», — вспомнила она слова, сказанные на крыше несколько недель назад.

Идти сразу в деревню Мулин было слишком страшно. Клавдии довольно было потрясений, теперь у неё в груди начало побаливать и время от времени гудела голова. Рассудив, что так недолго умереть от разрыва сердца, она отправилась заручиться поддержкой и новостями в лекарню. Знакомое крыльцо теперь показалось райскими вратами, а мейстер — ангелом. Её встретили шквалом счастливого недоумения и наперебой просили поведать, как поступил с ней Жан Грималь. Клавдия пообещала всё рассказать позже.

— Я боюсь… — начала она, сжимаясь от тревоги, — Каспар наложил на себя руки.

— Почему? — изумился мейстер в воцарившемся молчании.

— Он был подавленным. Уже говорил о таком, а тут все эти события с казнью и арестом.

— Говорил о самоубийстве?! — воскликнула Клеманс, переглядываясь с Томой. — Мы были у него два дня назад, он пошёл на поправку, только запил сильно. Ох, батюшки! Вдруг правда?

— Вряд ли, но сейчас же сходите разузнать. Не нравятся мне такие подозрения. Лично я от него никаких глупостей подобных не слышал.

Дом за замшелым забором был совершенно безмолвен. Следов вокруг не было. Клеманс приложила ухо к косяку двери.

— Ничего не слышу. Не может живой человек вообще никаких звуков не издавать. Ой-ёй! — она прижала к лицу край фартука, вытирая слёзы.

— Неужели правда! Вот дурак молодой! Вся жизнь впереди была! — покачала головой Тома.

Рука Клавдии замерла, не смея дёрнуть металлическую скобу. Там, за ней, гнездились страхи. С каждой секундой их становилось больше. Вскоре их стало так много, что дверь не выдержала и распахнулась, выпустив Каспара, которому явно испортили попытку проспаться.

— Что за… вы чего здесь шепчетесь? — он убрал волосы от лица и замер, увидев Клавдию.

— Я думала, ты мёртв! — схватилась она за сердце.

— Понятное дело… но ты! Он тебя отпустил?! Издевался, пытал? Ты цела?

Каспар обеспокоенно оглядел графиню.

— Со мной всё в полном порядке. Я сама ушла. Дверь была открыта. Грималь просто исчез.

— Не исчез, а его убили в столице. Как же ты можешь не знать? Полметра стального штыка прямо в сердце. Земля ему пухом! — затрещала Клеманс. — Болтают, это была месть. Он же прихлопнул ту девку, которая всё одевалась мужиком и подстрекала батраков жечь дома. Говорят, она недавно тоже заявилась у нас на пороге, кого-то искала из наших, ребята всё судачили о том, какая она милашка…

— Жюли могла искать только меня, — догадалась Клавдия. — Чертовка, выследила! А ведь я лишь раз за это время была в городе! Меня видели на площади, даже окликнули.

Клеманс невозмутимо продолжила:

— Так вот, приспешники её…

Клавдия не слышала, что было сказано дальше. Её конюха убили. Не искал ли он сам смерти? Жан Грималь выбрал не свой путь, а тот, на который его вывела боль. Поворачивать назад было поздно. Идти вперёд — бессовестно. Он бы неминуемо подавился кровью, не умея держаться на плаву среди сильных мира сего.

* * *

Молодой мужчина был обречён на смерть. Все его жилы набрякли, пальцы на руках начали темнеть. За доктором послали слишком поздно.

— Не может быть! — причитал он, катаясь по влажной от испарины простыне. — За что, господи?! Не может быть так, чтобы совсем не существовало лекарства! Мне сказали, вы лучший! Помогите мне!

— Вас не обманули. Сделаю всё возможное, — смиренно отозвался Гартунг, — только постарайтесь успокоиться.

Он открыл саквояж и стал раскладывать инструменты.

— Я отдам вам всё, что есть, все деньги, умоляю… Я певчий, нам платят не так много… Я только начал жить!.. Вот, на столике.

— Всегда есть надежда. Нужно записать вас в бумагах. Как ваша фамилия?

Гартунг прицелился кончиком пера в обходной лист.

— Янсен.

Из-за промедления чернила капнули на бумагу, но это доктора не смутило. Он лишь оглядел стопки монет и задумчиво пропел:

— М-м-м. За такую сумму я займусь вашим лечением. Со всем усердием займусь.

— Умоляю!

— Предлагаю начать прямо сейчас. Я буду применять методы, испытанные веками. Хорошо, что у вас есть жаровня. Она-то мне и нужна. Буду исцелять вас теми же приёмами, что применяли к вашему брату, дорогой Жюстен. Вопреки им он остался жив.

Доктор подтащил жаровню с углями к кровати Жюстена. Тот покосился испуганно.

Длинные пальцы Гартунга затанцевали над орудиями пыток, неспешно выбирая, с чего бы начать. Ланцеты всех мастей выстроились