стояла. Какой-то мужчина поддерживал ее, а еще один все время находился рядом и был готов в любой момент прийти на помощь. Элена их не знала. Возможно, это родственники Сони, а возможно, друзья — из тех, на кого всегда можно положиться в трудный час. Инспектор тактично держалась сзади, рядом с Сарате, который парился в черной рубашке и длинном пиджаке. В этом наряде Элене он очень нравился.

Ческа и Ордуньо встали еще дальше и не сводили глаз с родственников Мойсеса, стоявших у самой могилы. Они узнали Капи. Пальцы его собеседника были унизаны перстнями. Глухой. Со стороны их разговор выглядел неуместно, они говорили оживленно, энергично жестикулируя, словно за кружкой пива в баре.

Элена тоже время от времени смотрела на эту парочку. Ее удивляла наглость Глухого. Полиция проверила его на причастность к нападению на Мигеля Вистаса в тюрьме, но ничего не нашла. Цыгане стояли друг за друга горой. Найти цыгана, который станет свидетельствовать против своих, практически невозможно. И вот патриарх в темно-синем пиджаке с огромными лацканами спокойно стоит на виду у полиции, уверенный, что его никто не тронет, словно заручившись охранной грамотой.

Среди присутствующих были Cинтия, Марта и другие подруги Сусаны. Увидев прячущегося в толпе Рауля, Элена изумилась власти, которую подобные ритуалы имеют над людьми. Он не смог не прийти на прощание, несмотря на свои счеты с кланом Глухого.

Вышел священник и, откашлявшись громче, чем позволяли приличия, произнес несколько положенных фраз равнодушным речитативом. Оба гроба опустили в ямы. На гроб Мойсеса несколько человек бросили комья земли. Следом полетели банкноты, по крышке, звякая, запрыгали монеты. Когда эти же люди собрались кинуть землю на гроб Сусаны, Соня оттолкнула их от могилы. Было слышно, как она говорит, что не хочет, чтобы они это делали, чтобы они не вздумали хоронить ее дочь по своим обычаям. Возникло замешательство. Мужчины посмотрели в сторону Глухого, который что-то шепнул на ухо Капи. Тот кивнул и не торопясь направился к Соне. Она не желала с ним говорить и хотела дать ему это понять, но была настолько слаба, что смогла лишь в протестующем жесте поднять руку, на которую мягко легла рука Капи. Он что-то тихо сказал ей, и она заплакала.

— Что он ей сказал? — спросил Сарате.

— Он сказал, что они позаботятся о ней, — ответила Бланко, — что у нее не будет никаких финансовых проблем.

Сарате в очередной раз восхитился ее проницательностью. На гроб Сусаны падали только комья земли. Денег никто не бросал. Наконец могилы засыпали, и процессия медленно направилась к выходу. Рядом с надгробиями остались венки и букеты, которые превратили небольшой семейный склеп в подобие клумбы.

Элена отошла в сторону, увидев, что ей звонит Рентеро.

— Похороны закончились? — не здороваясь, спросил комиссар.

— Только что.

— Я тоже хотел подъехать, но у меня проблемы. Прессу читала?

— У меня тоже проблемы, так что не успела.

— И не надо. Нас ругают все. Пишут об ошибках следствия, о невиновном в тюрьме, об убийце, который покончил с собой до признания…

— Убийца?

— Так говорят. Пресса уже назначила виновного. И, возможно, нам придется сделать то же самое.

— Мы оба знаем, что Мойсес не убийца.

— Ты это знаешь, а я — нет. Он ушел из жизни, потому что не вынес угрызений совести после того, как убил собственных дочерей. Звучит убедительно.

— Если бы так, Рентеро, мы бы закрыли дело, и я могла бы посвятить некоторое время чтению газет. Но мне кажется, что мы еще далеки от завершения.

— Я говорил с надзорным судьей. Он готовит постановление об освобождении Мигеля Вистаса.

— Отлично, — иронически заметила инспектор. — Тебя же бесит сама мысль, что в тюрьме сидит невиновный.

— Так и есть. И мне очень не нравится, что об этом кричат газетные заголовки.

— Если в расследовании были какие-то ошибки, их придется признать публично, и ты это понимаешь.

— Спасибо за поддержку. Я поговорю с Лауреано, начальником тюрьмы. Хочу знать, что об этом думают он и его люди. — И он нажал на «отбой», не попрощавшись: даже Рентеро ощущал нарастающее давление.

Люди расходились, и Элена огляделась вокруг: ей нравились кладбища, они помогали ей думать. Не будь рядом Сарате, она ушла бы блуждать среди могил и читать эпитафии.

— Думаю, Мигеля Вистаса отпустят, — сказала она С­арате.

— Мы ничего не можем сделать?

— Найти убийцу — вот что мы должны сделать.

Глава 53

Глянув в зеркало у себя в камере, Мигель решил, что похудел, при том что всегда был полноватым. Щетина скрывала заострившийся подбородок и бледность лица. Осторожно, медленными движениями он поднял повязку на животе, чтобы осмотреть рану. Она заживала, но все еще болела — при ходьбе, при наклоне, при повороте в постели с боку на бок. Болела почти все время.

Надзиратель распахнул дверь.

— На выход для досмотра!

Мигель снова приладил повязку, преувеличенно медленно, чтобы позлить надзирателя.

— Это можно сделать снаружи. Марш отсюда!

Он вытолкал его, мягко, но решительно. Мигель наложил повязку обратно. Теперь, когда на него никто не смотрел, он сделал это ловко и быстро. Он стоял в коридоре, наблюдая, как надзиратель обходит камеру. Что, если судья уже вынес постановление об освобождении, что, если отныне Мигель снова хозяин своей судьбы? Голова закружилась, на мгновение стало страшно после размеренной жизни, когда ничего не надо делать и все решают за тебя, вновь оказаться на улице. Но от мысли о воле кровь заклокотала в жилах. Страх сменился восторгом: только бы стать свободным!

Шла обычная проверка. Странно, давно их не проводили. Нет, на обычный обыск не похоже. Рвение надзирателя выглядело избыточным. Он уже ощупал матрац в поисках тайника с наркотиками, провел пальцами по швам плитки на случай, если вдруг одна из них отошла, перебрал книги и рисунки, снял со стены фотографии, чтобы проверить, нет ли чего с обратной стороны.

Нет, это не обычная проверка. Мигель знал случаи, когда охранники подбрасывали в камеру пакетик с наркотиками, чтобы подставить ее обитателя, подвести под новую статью. Так они сводили счеты с заключенными за жалобы и мелкие конфликты. Надо следить за ним, ведь адвокат предупреждал его, он говорил именно об этом. «Они будут рассматривать тебя под микроскопом. Веди себя безукоризненно, ты вот-вот выйдешь на свободу. Они достанут тебя. Государство не любит признавать судебные ошибки».

Но что он мог сделать? Что может сделать несчастный заключенный, если система решила держать его за решеткой? Он мог только стараться хорошо себя вести, показать себя с лучшей стороны на собеседованиях, предстать в образе цивилизованного человека, который стремится приносить пользу обществу, хотя на самом деле едва сдерживал желание хорошенько врезать психологу, который задает глупые вопросы. Нет, лучше помолиться, чтобы колесо правосудия не застопорилось при пересмотре его дела.

Теперь надзиратель проверял верхнюю койку, которая пустовала с тех пор, как ушел колумбиец, последний заключенный, с которым он делил камеру. День за днем он ждал прибытия нового соседа, но никто не появлялся. Разве тюрьмы больше не переполнены? Неужели уровень преступности упал настолько, что в камере можно наслаждаться одиночеством?

Достаточно было задать себе эти вопросы, чтобы не на шутку встревожиться. Не случайно к нему в камеру никого не подселяли. Они хотели, чтобы он был один, чтобы не было никаких сомнений, когда они найдут наркотики, которые сами же ему и подсунут. Вот в чем дело. Они подкинут ему несколько граммов кокаина, заведут новое дело, и он не сможет выкрутиться, как другие: это не мое, а моего сокамерника. Вот почему он один. Одержимый этими мыслями, он вошел в камеру.

— Тебе велено ждать снаружи, —