Любопытно, откуда? У нас, случайно, не одни учителя?

– Закрой дверь, – властно приказал Белобрысый и шевельнул в правом кармане каким-то твердым предметом. – Закрой на замок, проходи и садись на стул. Вон там, напротив окна.

«Пистолет в кармане? Или снова фокусы демонстрации гомогенных пятен? Впрочем, какая разница?» – подумал я и молча выполнил все требуемые задания. Уселся, вызывающе закинул ногу на ногу и нагло стал разглядывать своего нежданного собеседника.

Баксик. Бакс. Бакс? Ну-ка, ну-ка. А ты не Карбованец ли, часом, мил-человек? Шеф контрабандистов, прикидывающийся личным водителем капитана? Оригинально!

– Не боишься. Вижу, – усмехнулся Белобрысый. – А ведь я даже знаю, почему ты не боишься! Витек, слышишь? Знаю! Любой малолетка испугался бы, а ты – нет! Понимаешь? Ведь ты же у нас – не совсем малолетка? Да? Точнее – ну совсем не малолетка!

Я продолжал его молча рассматривать, даже и не собираясь чего-либо отвечать. Не время пока для равноценного диалога. Не все пока еще карты на руках. И в рукавах…

– Один вопрос, – продолжал свою увертюру бывший Баксик, – ты хоть представляешь, сколько лет сейчас, к примеру… Сильвестру Сталлоне? И где он, к примеру, по этим временам снимается?

А вот тут я не удержался, и брови мои медленно поползли кверху.

Сталлоне?! При чем здесь…

Постойте! Да кто тут вообще может что-то говорить о Сталлоне? Кроме меня самого. Ну или – кроме какого-нибудь ошалелого американского фаната. Или не только? Да что за бред? Что здесь вообще происходит? Сталлоне. И Ельцин совсем недавно. «Я устал, я ухожу». Мне все это мерещится?

– Не знаешь, – торжественно объявил Белобрысый. – Потому что не интересовался. А я вот – фанат. Я интересовался. Снимается он сейчас в дешевых сериалах, которые никто и никогда в нашей стране и смотреть-то не будет. А вот «Рэмбо» – смотреть будут. Лет через десять, когда снимут! А? Как же ты так прокололся? Витек? Чего смотришь, Кашпировский?

Кашпировский. На троих с Рэмбо и Борисом Николаевичем. Достойно!

Да уж, тут смотри – не смотри…

Сюрпри-и-из! Есть даже смутные догадочки.

Это что, «мы с тобой одной крови»? Так, что ли, Маугли? Или кто ты там?

– Как звать-то тебя, сердешный? – пытаясь сохранить последние крохи невозмутимости, произнес я. – Меня, как понимаю, ты уже знаешь. А Белобрысым тебя называть мне чего-то надоело. Познакомимся, путешественник во времени? Мой молочный брат?

– А давай. Зови меня, к примеру… Борюсик!

Борюсик…

Вот до чего же противно звучит!

«Борю-у-усик» – пошленько, мелко и похабно.

Он и не позволял никому себя так называть. Категорически. Еще со школы, с первого класса – никому, кроме матери. Хотя и ей все пытался запретить.

Дружок его бывший, Серега Кац, кровавыми соплями умылся за то, что без всякой задней мысли, вспомнив, как к нему раньше обращалась мама, назвал его один раз Борюсиком. И сразу перестал быть его другом. Навсегда. Был вычеркнут – железно и непреклонно.

С первого класса он научился принимать такие вот жесткие решения, не оставляющие даже малейшей надежды на возможный отыгрыш назад, на милосердный шаг навстречу кому бы то ни было. Никому ничего не прощать! И не жалеть. Потому что когда он учился в первом классе, произошло самое жестокое и непоправимое в его жизни – то, что никогда нельзя отыграть назад, как ни старайся.

Умерла мама.

Мама, которая и называла всегда хрупкого и похожего на девчонку мальчика Борюсиком. И с которой он постоянно ругался по этому поводу. Недолго, правда, ругался…

Мама умерла от дифтерии, хотя отец по специальности – врач-инфекционист. И как говорили – очень талантливый врач, многообещающий и перспективный. Недаром через три года после смерти матери отца назначили заведующим инфекционным отделением городской больницы.

Не оценил по достоинству его только сын, который в семь лет преждевременно почувствовал себя взрослым – и, как следствие, получил право по-своему судить окружающих. Судить жестко и безапелляционно. Точно так же, как он научился принимать безоткатные решения. С детским максимализмом и со взрослой жестокостью.

– Это ты! Ты ее убил! Ненавижу тебя! Сам сдохни! – бился в истерике Борюсик, даже не отдавая себе отчета, какие именно слова кричит в лицо человеку, которого буквально только что любил не меньше матери. Всего мгновение назад.

Но решение уже было принято. Точнее – назначена была вина. Без следствия и дознания, по интуиции и по эмоциям. По детскому неутешному горю.

Отец виноват, в этом не было никаких сомнений – это он убил мать!

Убил единственного человека, которым Борюсик по-настоящему дорожил. То, что он когда-то дорожил и отцом, Борюсик уже забыл. Отказывался помнить.

Отец убил мать и чуть не убил собственного сына, потому что, когда истерика закончилась, там, возле больничных ворот, Борюсик развернулся и, не видя ничего вокруг, бросился бежать поперек проезжей части. И там буквально врезался в проходящий мимо автомобиль. Повезло, что скорость была у обоих примерно одинаковой. Руку только сломал да провалялся в отцовском отделении (по блату – в корпусе для работников горкома партии) целый месяц, обливая слезами подушку от боли и горя.

Отец после этого так и не стал ему по-настоящему близким человеком. Не смог заменить ему маму. А когда отцовская карьера пошла в гору, а Борюсику исполнилось десять лет, их пути практически разошлись диаметрально. Разумеется, они жили вместе в одной квартире, ели, спали, ходили в кино и на стадион. Борюсика даже пытались воспитывать: отец нанимал одну бывшую учительницу для репетиторства и пригляда, но… все это было лишь досадной и временной обузой.

Шелухой.

У Борюсика появилась первая серьезная цель в жизни – он должен был стать Борисом. Не по метрике, а по содержанию. С Борюсиком необходимо было как можно быстрее покончить, окончательно и бесповоротно.

Он сам себе сформулировал такую установку и без жалости стал совершенствовать свое хрупкое тело – каждое утро до школы бегал на стадион, подтягивался, отжимался, в какой-то момент увлекся боксом, дзюдо. Шокировал тренерский состав недетской целеустремленностью, упрямством и жестокостью. Все только диву давались. Параллельно подтягивал и ограниченные школой, как он считал, знания в нужных областях. Таких, как математика, химия, физика и, наверное, география. Стал увлекаться радиотехникой, собирал детекторные радиоприемники, в то время как сверстники его елозили «попотера»[4] на детских площадках.