Тишина за закрытой дверью не была покоем. Живая, исполненная жадного предвкушения, она ждала свою жертву.

Ждала… для чего?

Я не рискнула войти внутрь и узнать ответ.

В деревне было еще хуже. Время словно обошло стороной и дома, и нехитрую утварь, оставленную сельчанами. Чуть рассохшаяся бочка, полная дождевой воды у крыльца. Топор, всаженный в колоду. Наполовину сплетенная корзина из ивовых прутьев.

Я шла, а дома глядели в спину глазами-окнами.

Тогда, десять лет назад человеческая половина Роузхиллс не пострадала. Ничего не случилось с жителями, остались на месте цветы, кусты и растения. Просто в долине стало как будто чуть меньше солнца. Глубже залегли тени, от реки тянуло не свежестью, но сыростью и гниением.

А еще были сны…

Полные боли и ужаса кошмары, они приходили теперь к каждому. Звали творить желанное и непотребное, запретное. Мельник изнасиловал собственную дочь, потом перерезал ей горло и сам повесился. Бондарь проломил голову молодой супруге — показалось, что она слишком уж ласково улыбается заезжему торговцу…

Драки. Скандалы. Истерики без причины.

— Патер повторял: это Черная гадит, — делился воспоминаниями молодой горшечник из соседней деревушки. Единственный из виллан, кто согласился говорить в обмен на мое золото. — Что надо уметь не поддаться злу и тем Черную забороть. А потом патер возьми и разденься на мессе. Даже исподнее стянул. Встал на колени и давай каяться! Рассказал, как из пожертвований на храм воровал. И как жену Сэма на сеновале разложил… — он ухмыляется с простодушным восторгом, вспоминая давешний скандал. — Тут Сэм полез ему морду бить. А кто денег на храм давал и проповеди слушал, еще и подсобили. Как патер отлежался, так слинял. Ему ж из дома не выйти было, всяк пальцем показывал. А там и моя мамка решила, что пора деру давать, пока не поздно.

Горшечнику тогда было восемь лет. Он мало что запомнил. А прочие сельчане косились с суеверным ужасом, крестились и молчали.

Роузхиллс хранила свои тайны.

Дорога под ногами делает последний поворот и обрывается. Впереди две скалы. Высотой почти в три человеческих роста, они стоят у входа в долину, как немые стражи. Воздух за ними затянут сиреневой дымкой в тонких прожилках белого тумана.

Сегодня в дикую смесь запахов сырости, волглого камня, трав и подтухшего мяса из долины вплетается едва уловимый аромат роз.

Зачем я здесь? Зачем мнусь у входа, как попрошайка на пороге? Зачем ходила смотреть на долину в человеческом мире и расспрашивала вилланов?

Рассказ Ламберта не оставил места для надежды; так на что я надеюсь, приходя сюда каждый день?

Кладбище моих надежд, хранилище страхов.

Роузхиллс…

Лучи солнца падают меж каменным стражами, золотят мне дорогу. Словно приглашают пройти до заветного дерева.

…Зачем? Никто не ждет меня там, на искаженной земле. У меня нет врага, тень которого я могла бы присвоить.

«Стой! Не иди туда, не надо! Там только ужас, страдание и смерть», — захлебывается кто-то внутри меня криком.

Синий лишайник на камне — как потеки краски. А тропка сама ложится под ноги. Солнце светит в спину, когда я шагаю навстречу теням и туману.

Элвин

Подходя к Роузхиллс, я невольно ускорил шаг. В груди поселилось тоскливое предчувствие беды, и, отзываясь на него, заволновалась тень.

С тех пор, как меч Марко отсек мою левую руку, я слышал ее все лучше.

Вот и сейчас еще на подступах к долине я ощутил безмолвное угрожающее рычание, исходившее от моей неотлучной подружки.

У камней никого не было.

Я поймал себя на том, что уже бегу, только когда до скал оставалось с пяток шагов. Резко остановился, крутанулся на месте, меряя тана Танцующих-с-Ветром недобрым взглядом. Тот приближался быстрым шагом, и на лице его застыло обреченное выражение.

Будь он неладен, этот полукровка! Какого гриска он не прислал мерлетту раньше?! Какого демона вообще не рассказал о деталях своей сделки с Франческой?! Я ее хозяин по закону и должен знать, чем занимается моя собственность…

— Где?! — выдохнул я, все еще надеясь на ошибку, недоразумение. На то, что мы разминулись, как будто в долину не вела одна-единственная тропка.

Ламберт побледнел:

— Она проводила здесь целые дни. Здесь или на том камне, — он кивнул в сторону белой скалы над нашими головами.

Я выругался сквозь зубы. И, проигнорировав долгий обходной путь, полез напрямую сквозь заросли шиповника. Выиграл, дай боги, пару минут, обменяв время на клочья одежды и пару царапин.

Со скалы открывался превосходный вид на искаженные земли. Внизу, за прожилками тумана угадывалась растительность, достойная кисти маэстро Антонисона. Лента реки, воды чернее черного, разрезала пространство долины. А мелькавшие в сумерках силуэты всколыхнули воспоминания о кошмарах, что приходили ко мне после обретения тени, когда я сошел с ума, пытаясь обуздать свою сволочную подружку.

Да, это был Хаос. Не столь завораживающий и всеобъемлющий, как инферно, но та часть меня, что составляла суть Стража, узнала его. Тень у ног отозвалась на зрелище утробным урчанием.

Порыв ветра чуть разогнал смрадный туман, висевший над долиной, и я увидел женскую фигуру в темно-красном платье.

Элисон

Вид у Блудсворда был немного заспанный и небритый. Как ни странно, ему это шло. Я впервые поняла, почему иные девушки считают его красивым. Нестандартное лицо: слишком длинное, слишком резкие черты, слишком тяжелые брови и крупный нос, но мужественен — не отнять. И эти гипнотические черные глаза…

Он словно очеловечился, скинул часть своей зловещей ауры вместе с лощеностью и дорогим камзолом. А может, все дело было в выражении искреннего удивления, которое граф тщетно пытался скрыть.

— Элисон? Глазам своим не верю, — он преувеличенно-изумленно приподнял брови.

— Похоже, вы не особо рады меня видеть?

— Напротив. Такой приятный… сюрприз. И без предупреждения.

Он, как всегда при нашем общении, сделал многозначительную и пугающую паузу посреди фразы, но мной сейчас владел дикий, хмельной кураж, и я почти совсем не чувствовала страха перед сэром Оливером.

Победа в словесных поединках со стряпчим и антикваром словно подарила мне веру в свои силы. Я вдруг поняла, что тоже что-то могу, и теперь собиралась доказать это Блудсворду.

Мне нужно одержать вверх над моим чудовищем!

— Тогда разрешите войти? — втайне я изумилась, что сказала это. Да еще так спокойно и уверенно. Я ли это? Куда пропала нелепая Элли, которая совершенно не умеет о себе позаботиться, не знает, как правильно себя подать, и боится людей?