— Ваше имя у всех на устах, думаю, к концу недели кто-то из них может сделать вам предложение, — заключила она со своим обычным оптимизмом.

Эти слова вызвали у Мэри смешанные чувства. Она взглядом отыскала Барлоу. Он, кажется, был при деле: танцевал, смеялся, пил шампанское, флиртовал с прекрасными женщинами. Мужчины охотно принимали его в свою компанию. Его фигура вызывала не меньший интерес, чем Мэри с ее историей, но на него временами нападала странная отрешенность.

Раз или два их взгляды пересеклись. Мэри первая отводила глаза. В конце концов, у нее была гордость.

Гости продолжали прибывать даже в предрассветные часы. От запаха духов и горячего воска у Мэри разболелась голова. Но ни Джейн, ни миссис Пиблз еще не хотели уходить.

Ей нужен был глоток свежего воздуха, о чем она немедленно сообщила своему кавалеру. Им оказался лорд Дабни, упитанный мужчина, успевший за несколько минут танца оттоптать ей ногу.

— Позвольте проводить вас на террасу, — ответил он и, взяв Мэри за руку, направился прочь от танцующих пар — к двустворчатой двери на террасу.

Свежий ночной воздух мгновенно облегчил боль. Она снова могла мыслить.

На террасе царил сумрак, с которым тщетно боролись бумажные фонарики. Тут и там, улучив момент для уединения, медленно прогуливались пары.

Лорд Дабни увлек ее в дальний конец, подальше от музыки и шума бального зала. Мэри засомневалась в его намерениях.

— Вы же хотели подышать воздухом? — спросил он, почувствовав сопротивление.

У него были маленькие, маслянистые глазки, которым ни одна женщина не стала бы доверять. Мэри понимала, что он говорит о чем-то большем, нежели простой глоток воздуха.

— Да, конечно, но у меня пересохло во рту, и я бы не отказалась от бокала пунша, — улыбнулась она.

— Но пунш подают в зале.

— А как было бы замечательно пить его здесь, в лунном сиянии!.. — Мэри захлопала ресницами а lа миссис Пиблз.

Он наклонился и прошептал над самым ухом:

— Я вернусь очень быстро, вы и глазом не успеете моргнуть. Никуда не уходите. — И лорд помчался за напитком.

План Мэри состоял в том, чтобы незаметно проскользнуть обратно в зал и, если посчастливится, больше не сталкиваться с лордом до конца бала, но запах жимолости, которым вдруг повеяло в воздухе, остановил ее. Жимолость. Аромат, напоминавший о матери.

По внешней стороне ограждающей террасу балюстрады, утопающей в зарослях роз, вился куст жимолости. Он зацвел совсем недавно.

Мэри потянулась к нежным бутонам и легко коснулась их. На секунду запах роз и жимолости смешался и она с наслаждением вдохнула аромат. Он напомнил ей об «Эдмундсоне», розах, которые только начали распускаться вокруг крыльца, о дикой жимолости, которая оплела всю изгородь, и травах, которыми были усеяны поля.

Мэри ощутила такую тоску по дому, от которой, казалось, сердце может остановиться в груди.

Она не сможет выйти замуж за лондонского джентльмена и уехать из Лифорд Медоуз! Деревня была неотъемлемой частью ее жизни.

И все же она обязана купить Жеребца. «Эдмундсон» нуждался в этом приобретении. На карту была поставлена ее гордость.

— Знаешь, Мэри, а ты похорошела.

Она замерла. Она узнала этот голос. Она никогда не сможет его забыть. Забавно, но стоило ей перестать беспокоиться об этой встрече, как тут же появился он. У нее забилось сердце.

Медленно она повернулась к нему лицом и увидела перед собой Джона, сына лорда Джергена, единственного мужчину, которого любила.

Джон мало изменился. Он стал старше, но возраст почти не отразился на его лице, которое, как и прежде, казалось совсем юным. Должно быть, ему исполнилось тридцать.

Одного возраста с Барлоу.

Светло-русые волосы небрежными локонами падали на лоб. Джон возмужал — в его чертах угадывалась зрелость, но, несмотря на строгую складку губ и волевой подбородок, в лице было что-то детское, мальчишеское, отчего ей сделалось не по себе. Словно прожитые годы ничему его не научили. Ему как будто не хватало той мужественности, которой обладал Барлоу.

Мэри неосознанно попятилась, но, опомнившись, остановилась, безвольно опустив руки. Терраса опустела. Они остались наедине.

— Здравствуй, — ее голос не дрогнул. Хорошо.

Джон протянул бокал шампанского.

— Я видел Дабни. Он сказал, что несет это тебе. Я избавил его от беспокойства.

— О! — Мэри неловко приняла бокал, но пить не стала. Тело не слушалось ее, в голове не было ни единой мысли. — Спасибо.

Джон подошел ближе и сел на перила балюстрады совсем рядом с ней. Он улыбнулся.

— Герцог Этриджский рассказал мне о богине, которая почтила своим присутствием сегодняшний вечер. О женщине, столь красивой, что мужчины сходят с ума от желания потанцевать с ней. — Он придвинулся ближе. — Герцог сравнивал тебя с Дианой, девой-охотницей. Все только и говорят о том, как ты остановила испуганного пони и спасла юного виконта.

Мэри провела пальцами по кромке бокала. Она не могла себе представить, чтобы суровый герцог позволил бы себе изъясняться столь нелепо и высокопарно. Это были слова Джона, его манера морочить голову. Мэри продолжала стоять неподвижно.

Джон протянул руку и забрал у нее бокал. Она посмотрела ему в глаза, которые в лунном свете казались непроницаемыми. Интересно, о чем он сейчас думает.

— Еще до того, как он произнес твое имя, я уже знал, что эта богиня — ты, — прошептал он. — Только одна женщина в мире умеет держаться в седле так, что может запросто перепрыгнуть ландо.

К Мэри начало возвращаться самообладание.

— Уверена, ты и не подумал, что речь обо мне. Ты не мог даже представить, что я могу оказаться в Лондоне.

— Но я хотел верить, что это возможно, — быстро нашелся он и поставил бокалы на балюстраду.

Мэри ждала продолжения, сердце колотилось, как безумное.

— Мэри, за все эти годы ты хотя бы раз вспомнила обо мне?

— Разве я смогу когда-нибудь забыть… — она остановилась на секунду, — как ты бросил меня?

Боль, причиненная его предательством, вновь охватила ее. Вдруг она поняла, что не может больше выносить его присутствие, что боится совершить какую-нибудь глупость.

— Я должна вернуться.

Мэри направилась к двери, но он схватил ее за руку.

— Мэри…

— Прошу тебя, Джон, прошлого не исправить.

— Я не хотел причинить тебе боль…

— Но причинил. — Она посмотрела ему в глаза. — Знаешь ли ты, что мне пришлось пережить? Ты ушел, не сказав ни слова.