— Я взрослый человек, сделавший свой выбор. — насупилась Орлова. — К тому же это не просто украшение — это нечто большее. — отложив ручку, девушка погладила холодными пальцами крылья ласточки. Егор внимательно проследил за этим жестом. — Татуировка — это хорошая возможность сохранить что-то важное для себя. Каждый раз, когда я смотрю на неё, то вспоминаю ту ночь, когда она была набита. Вспоминаю нашу общую цель, к которой… Нет. Для вас это просто татуировка. Забудьте, вообще не понимаю, почему вдруг решила объясниться.

Губы Егора коснулась тень улыбки. Ему понравилась, с каким воодушевлением, с каким придыханием студентка говорила сейчас. Серые глаза блестели, подобно маленьким звёздочками на черном небе. Одухотворённость буквально окрыляла её. Словно сейчас из-за её спины вырастут крылья, и она взлетит.

— Нет, говори. Мне интересно. Что за общая цель, кто это «вы»?

Зоя удивлено хлопала ресницами, затем потупила взгляд, вдруг смутившись. Всем своим телом она ощущал взгляд голубых глаз.

— Мы создали группу. Хотим петь песни. Хотим объединить своим творчеством людей, которые хотят жить в другом мире. Тех, кто в одиночестве борется за право жить красиво. Не богато, а именно красиво. Быть человеком.

— Быть человеком. — повторил Егор фразу, будто хотел попробовать её на вкус. — Звучит красиво.

— И сколько всего значит. Думаете, у нас получится?

— Я не Бог, чтобы всё знать, но вы хотя бы попробуйте. Как сказал бы один мой друг: «Умрёте птицами, а не свиньями».

Зоя тихо засмеялась, наклоняя голову. Егор, хмыкнув, снова вернулся к своим документам, но сосредоточиться так и не вышло. Всё время посматривал на Зою, что все ещё, хихикая, продолжила помогать ему с бланками.

— Как вы думаете, найдут убийцу? — снова перевала тишину Зоя.

— А ты так уверена, что за этим кто-то стоит?

— А разве нет? Та книга. Если бы мы только могли её показать.

— Вас так волнует то, что происходит в нашем мире? — в голосе Егора не было особого удивления. — Большинству как-то всё равно, а ты теории заговора строишь.

— Разве может быть все равно на мир, в котором ты живешь? — Зоя подняла глаза на Егора.

— Думаю, все-таки вы сможете что-то в этом мире изменить. — спустя минут пять молчания ответил Крылов, поднимая свои глаза и сталкиваясь с внимательными серыми глазами. — Только тем, кому не все равно, под силу что-то поменять.

Зоя ощутила смущение, но глаз не опустила. Так они и сидели, смотря друг другу в глаза, словно гипнотизируя. Ни у него, ни у нее не было сил на то, чтобы снова что-то сказать или прекратить это затянувшееся переглядывание. Наконец, Зоя улыбнулась, а после чего и вовсе засмеялась, скрыв тем самым своё глубокое смущение. Егор тоже невольно засмеялся. Они словно сообщники, спрятавшиеся среди пыльных книг.

— Мне нравятся ваши пары, Егор Александрович. Видно, что вы любите свою работу. — возвращаясь к бланкам, Зоя снова невольно взглянула на его руки. — У нас даже в школе учителя не были особо заинтересованы в том, что вели.

— Будучи подростком, я тоже мечтал жить красиво. — охотно ответил Егор. — Мечтал, что буду учить, открывать горизонты другим. Со связями родителей я мог бы выбрать любой путь, который бы только захотел. Но я выбрал свою мечту и, знаешь, не пожалел. Литература — вещь для меня особая. Я испытываю истинное наслаждение, готовясь к занятиям.

— Значит, ваша жизнь красива?

Егор нахмурился, почесал подбородок. Затем, видимо, вспомнив о том, что ему холодно, снял крутку со спинки стула и надел её на себя.

— К сожалению, нет, Зоя, но я работаю над этим. — Крылов вытащил из кармана куртки маленькую грелку. — Надо?

Оставшееся время они провели молчании. Оно не было напряженным и не вызывало никакого беспокойства. Тихо поскрипывала ручка. Иногда было слышно цоканье каблуков в коридоре, шелест страниц и размеренное дыхание. С удивлением для себя Орлова отметила, что рядом с Егор Александровичем находиться было тепло, и дело тут было далеко не в грелке, которую девушка сжимала в левой руке и иногда прикладывала к замёрзшей щеке. Дело было в чём-то более глубоком, и это даже немного пугало.

* * *

Придя домой, Лебедев застал сестру на кухне, а отца в слезах. Сестра сидело тихо, безразлично смотрела куда-то вдаль, попивая из кружки огуречный рассол. Отец сидел на полу, зажав между ног бутылку пива. Крутил в распухшей от алкоголя руке стакан и ревел, ударяя свободной рукой себя по лбу. Уже привычным движением забрав у отца бутылку, Гриша подошёл к столешнице и, облокотившись на неё, огласил свой вопрос:

— И так, горе-семья, что происходит?

— Беда, Гришка, беда. — отец заревел, ещё сильнее спрятав лицо в ладонях и наклонившись к своим грязным спортивным штанами. — Беременна она, Гриша. Во как! Уезжать собирается. В Москву эту хочет. Солнышко моё, не покидай меня старого. Этот её, мудила, руку на неё поднял. Ударил, а она к нему, за ним!

— Как это понимать? — спокойно спросил Гриша, переводя взгляд с отца на молчавшую сестру.

Та, снова сделав глоток, спокойно отпустила кружку на стол и специально медленно, словно её ничего не волнует, развернулась к брату.

— Это правда, я беременна. Но парень мой бросил меня вчера. До дома довести только согласился. Вот вчера я и напилась, как дура.

Нарочито спокойное лицо сестры пугало. Всем своим видом пытаясь показать безразличие, она только сильнее убеждала брата в том, что переживает, что в душе у неё играет не меньшая война, чем у него самого.

Гриша тяжело выдохнул и начал заламывать себе пальцы.

— И зачем ты к нему собралась?

— Он предложил мне у его родственников в Москве пожить. Сам он тоже туда приедет, работать будет. Встречаться мы не будем, но ребёнок ему нужен.

— Да бить он тебя, дура, будет там. — вмешался отец. — Гришка, останови её, дуру! Он сегодня заявился весь такой при параде. Говорит, что мальчик его, пусть и от шлюхи. А мы ведь так с Машенькой хотели внучат нянчить. А этот. Руку на неё поднял! Ударил. Ударил, а я не смог остановить. Пьяна башка! Гриша!

По спине пробежал холодок. Хрустнув пальцами, Гриша снова обратился к сестре.

— А аборт что? Поздно? Обязательно на жертвы идти?

Сестра вытащила из-под скатерти снимок УЗИ и кинула его на стол.

— Поздно уже, пол даже сказали.

— Почему раньше не сказала? — не выдержав, Лебедев повысил голос. — Я пашу день и ночь, чтобы вам еду, чтоб тебе одежду, а ты даже о таких вещах сообщить не хочешь?

Сестра стукнула по столу