— А отец? Когда вернётся с «сафари»?

— Не знаю. Через месяц планировал. Главное, чтобы никто из наших его не предупредил.

— Рослый, ты понял? Проследи за своими парнями!

— Прошу прощения за то, что не досмотрел. Моя вина. Исправлюсь.

— Выговор тебе обеспечен, не сомневайся! — зло рычит Данте, усаживая меня на заднее сидение внедорожника. Сам рядом садится, придерживаясь за раненое плечо. Прикусив губу, я смотрю на него виноватым взглядом, с горем в голосе шепчу:

— Очень больно? — тяну к нему руки.

— На сердце больнее.

Данте перехватывает мою руку и кладет её на свою грудь, а сам откидывается спиной на спинку кресла, закрывает глаза, дрожит — у него обострился озноб на фоне ранения. Правой рукой он прижимает рану, левой — держит мою руку на своей могучей груди. Я кожей чувствую, как аномально быстро грохочет внутри сердце бандита. Я бы многое сейчас отдала, чтобы обратить время вспять, чтобы ни он, ни я не чувствовали умертвляющей боли.

* * *

До самой больницы мы ехали в полной тишине. Первым делом Данте отправил меня на УЗИ. Даже с кровоточащей раной, с пулей в плече он до последнего сопротивлялся, когда его пытались забрать в операционную. Я тоже его ругала, толчками пыталась отправить к хирургу, но он — непробиваемая скала. С места не сдвинулся, пока не увидел своего ребёнка на экране монитора. Когда врач огласил свой диагноз насчёт меня, заверил, что всё в отношении здоровья с нами в полном порядке. Лишь только тогда ноги Данте подкосились. Он почти упал на пол. Схватился за стену, теряя сознание. В палату ворвались его люди и отнесли мужчину в операционную.

Я сама почти получила инфаркт, глядя на Данте. Такого бледного, обессиленного. Нас обоих немного подержали под капельницей. Меня — для профилактики из-за повышенного тонуса, его — после пулевого ранения. Мы лежали рядом. Смотрели друг на друга. Просто смотрели. Без слов. Я смотрела на Данте со слезами, застывшими на ресницах. Протянула к нему руку, а он протянул мне свою навстречу. Я крепко взяла его кисть. На ней остались следы засохшей крови. Его крови! Боже, я не представляю, чтобы со мной было, если бы он… Если бы я больше никогда его не увидела. Да, он будто бы вернулся с того света. Сильный. Смелый. Крепкий. Какой же он всё-таки выносливый и могучий мужчина!

Отлежавшись под наблюдением врачей, утром следующего дня мы поехали обратно в особняк. Возвращаться в филиал ада на земле мне не хотелось совершенно. Плакать хотелось, в истерике биться. Теперь ведь на меня наверняка цепи наденут и будут выводить на прогулку на привязи, как собаку. Будто острые иголки посыпались по телу, а на шею намотали ржавые цепи, когда я уже издали увидела ненавистный забор, тянущийся вдоль дороги на добрый километр, который тщательно охраняли прогуливающиеся вдоль него охранники.

Когда мы вышли из машины, у меня появилась странная привычка… Держать Данте за руку. Крепко и всегда.

Он молча ведёт меня в комнату. В особняке тихо. Непривычно. Глава семейства уехал на охоту, а Лейсан, Адалина и Аннета отправились на отдых покорять Карибское море. Перед свадьбой, видимо, решили устроить себе девичник, отдохнув на славу, заодно и навести красоту в честь важного события для обеих семей. Загар, спа-процедуры, массажи… Рай для настоящих светских дам. А мне, Золушке, темница в четырёх стенах. Узнав о побеге, Данте, вероятно, теперь вообще меня никуда не выпустит. Даже в сад.

— Я распоряжусь, чтобы тебе подали ужин, — он заводит меня в комнату, отпускает мою руку. Когда я не чувствую его прикосновений, мне становится холодно. Я пытаюсь снова поймать его увесистую кисть, но Данте отступает на шаг назад — направляется к выходу. — Жди.

— Останься! Не уходи! Давай вместе поужинаем, — вспыльчиво прошу его.

— У меня руки жесть как чешутся! Тебя отстегать за самодеятельность! Не буди во мне зверя, Прелесть. Я и так еле-еле держусь.

Хлопок. Он уходит. Я падаю на кровать, закрываю лицо ладонями, выпускаю из лёгких тяжелый выдох. Злыдень. Напугал! Так гневно глянул на меня, что я едва не лишилась дара речи.

Ну вот, я опять одна. Пленница опасного бандита. Его законная собственность. Заперта в пустой тихой комнате, объятой ненавистным одиночеством. Правда, через десять минут ко мне явилась служанка с подносом, а из-за двери выглянул охранник, окатив меня строгим взглядом.

— Господин приказал приставить к вам охрану, — монотонно объяснила мне Катрина, прислужница, которая с холодным выражением лица раскладывала передо мной столовые приборы.

Вот, значит, как! Час от часу не легче. Прекрасно! Теперь за мной по пятам будет ходить личный терминатор.

Поужинав, я захотела переодеться в пижаму и немного отвлечься — посмотреть какой-нибудь фильм по телевизору, но меня ввёл в ступор щелчок замка. Дух захватывает. Я оборачиваюсь, будто сквозь пол проваливаюсь, когда вижу ЕГО. В истинном обличии. Под маской зверя.

Страх кипятит кровь в венах. Становится очень жарко, страшно, запредельно остро! Я чувствую себя загнанной в тупик овечкой, на которую надвигается клыкастый и когтистый хищник, который дрожит от бешенства, он гонит меня в западню. Выхода нет. Впереди боль и порок. Я понимаю, зачем он явился. Такой злой. Нет! Сумасшедший! В глазах молнии сверкают, тело напряжено, кулаки хрустят от сильного давления мужской силы, которая не знает границ, которая рвётся из тела наружу, чтобы обрушиться на своего врага.

Бандит предупреждал. Что накажет. Час расплаты настал.

* * *

— Тряпки долой, — звучит первый приказ. Как прыткий гепард, он ловко сокращает пространство между нами, вырастает передо мной потоком мощного цунами.

— Нет, Данте, нет! — я с адским сожалением молю о помиловании. Закрываю лицо руками, бьюсь затылком о стену — бежать некуда.

— Я отшлёпаю тебя ремнём, ходячая ты заноза! Ещё раз повторяю. Встала. Разделась. Наклонилась. Сама.

Я чуть выглядываю из-под согнутой в локте руки, когда слышу звон пряжки ремня. С ума сойти! Не шутит? Пороть меня будет? Что за детский сад? Я ведь уже в сто первый раз подряд извинилась!

— Я больше не буду. Я это сделала от отчаяния. А ты? Что бы ты сделал на моём месте? — пытаюсь оправдаться, глядя в невозмутимое лицо бандита, который уж очень уверенно выдёргивает из рук ремень. — Как твоя рана? — и также пытаюсь приластиться. Потрогать его хочу, погладить место ранения. Нет, не действует. Зверюга! Мимо ушей слова мои пропускает. Поразительно! Крепкий, как цемент, это про Данте. Да на нём как на собаке раны заживают.



— Бельишко тоже долой. Или порву прямо на тебе! — рычит, аж волосы дыбом становятся.

Он серьёзно? Или просто переигрывает? Может быть, решил поиграть?

Дрожащими руками я очень медленно распахиваю на себе халат, сбрасываю шёлковую вещь на пол. Судорожно сглатываю, когда вижу, как чёрные глаза внимательно следят за тем, как легкая, почти невесомая ткань плавно скользит вниз по нежному девичьему телу, выставляя на обзор не только полупрозрачный персикового цвета комплект белья, но и большой круглый живот, в котором я прячу то, о чём так сильно печется мой пленитель.