Конференция кочевала по городам и странам социалистического лагеря, не выходя за его пределы. Она называлась международной, так, по сути, и было, но основными ее участниками в данный момент были немцы из ГДР и советские люди. Последних было большинство, и их фамилии чаще всего встречались в неизменных по содержанию тезисах из года в год. При этом рабочими языками конференции были названы русский и английский. Выступали же все на русском. Этот язык, язык победителей, дисциплинированные немцы освоили неплохо. На английском же выступать было просто некому. Из стран Запада здесь присутствовал один француз, два итальянца и один финн. С ними устроители конференции особенно носились. Завсегдатаи конференции выделялись из общей массы участников. Они шумно здоровались друг с другом, причем, как я понял, очень ценилось знакомство с западными участниками конференции. Те, видимо, сознавали свою значимость, а, может, просто чувствовали свое одиночество, но держались важно, с сознанием собственного достоинства. Было любопытно.

Конференция подошла к концу, который обозначился шумным банкетом в районной ратуше. Там говорилось множество напыщенных слов в адрес Советского Союза, постоянно упоминали КПСС и ее младшую сестру СЕПГ. В конце вечера нам всем подарили текст старинного студенческого гимна, написанного на старогерманском языке, красиво оформленный в виде свитка, он укладывался в не менее красивый картонный тубус.

В конце банкета многих участников конференции стали приглашать посетить разные предприятия ГДР. Цель таких приглашений, видимо, была агитационная. Мы тоже получили приглашение, причем, от очень солидной организации – Народного предприятия Карл Цейсс Йена. Отказываться было глупо, тем более что нам предложили дать машину, на которой мы сами могли проехать двести с лишним километров до него, по дороге осматривая достопримечательности.

На следующее утро в холле гостиницы, где мы все остановились, было шумно и людно. Участники конференции разъезжались, кто по домам, кто на экскурсию, а кто, как мы, чтобы посетить пригласившее их предприятие. Все фотографировались друг с другом на память со свитками в руках. Мы не были исключением. Общее веселье нас захватило. Когда мы усаживались в свой автомобиль, вокруг нас защелкало множество фотоаппаратов.

В машине мы нашли карту с описанием нескольких вариантов маршрута и примерным расписанием движения. Все они вели к небольшому ресторанчику километрах в пятидесяти от Йены, где нам предлагалось перекусить. Мы выбрали один из вариантов и постарались возможно точнее следовать предложенному нам расписанию. Это получалось почти само собой. Мы останавливались в рекомендованных нам местах, и на их осмотр уходило времени не больше и не меньше, чем предлагалось. Затем мы ехали дальше. Оставалось только удивляться продуманности маршрута. Видно было, что он очень хорошо отработан. Точно в указанное время мы подъехали к ресторану. В нем было пусто, но видно, что заведение открыто. На звук наших шагов откуда-то появился официант. Он понимал русский язык, и мы заказали традиционную немецкую еду – сосиски. На вопрос, что мы собираемся пить, я ответил за нас обоих – чай. Официант очень удивился, предлагая нам различные марки пива. При этом он говорил, что немецкие полицейские будут достаточно снисходительны к русским гостям, если те выпьют, хоть и за рулем, пару кружек доброго немецкого пива. Но мы отказались и не из-за боязни проблем с полицией. Мы понимали, что в оккупированной стране полиция вынуждена смотреть сквозь пальцы на бесчинства завоевателей. Просто мы не были любителями пива и искренне предпочитали ему чай. Вскоре официант принес нам сосиски с капустой и жареной картошкой, что показалось нам очень вкусным. С чаем же произошла заминка. Видимо, этот напиток не пользовался здесь особым спросом. Наконец, чай появился на столе в большом фарфоровом чайнике. Я налил его в чашку и удивился глубокому терпкому аромату. Очевидно, немцы и в чае знали толк. Я принялся за него, и мои мысли начали принимать совсем другой, неожиданный оборот. Я вдруг стал внимателен к мелочам. Мне очень понравился рисунок на чашке. Он был тонкий и выразительный. Разные цвета причудливо сплетались в нем, переходя из одного в другой. Потом рисунок отделился от чашки и плавно перекочевал на стену, где, меняясь в очертаниях, стал бледнеть, терять краски и незаметно перешел в сплошную белизну. Все так и должно было быть. Я ощутил полный, какой-то неземной покой, в котором остался на совершенно неопределенный промежуток времени. Потом на стене снова проступил цвет, но это была уже не стена, а занавеска, за которой просыпалось утро. Я почувствовал, что лежу в кровати, закрытый до подбородка одеялом. На мне ничего нет, а комната абсолютно незнакома. Вокруг никого не было. Я не сомневался в том, что за окном действительно было утро. Значит, с момента нашей остановки у ресторана прошло больше половины суток. На эту тему можно было думать все, что угодно. Я снова закрыл глаза и, пользуясь доступным только нам с Серегой способом связи, позвал его. Он сразу откликнулся. Оказалось, что, попробовав чай, он тоже впал в удивительно приятное и спокойное состояние и очнулся здесь, в такой же, как у меня, комнате несколько минут назад. Оставалось только ждать дальнейшего развития событий. Скорее всего, нас украли какие-то спецслужбы другого государства. Но кто и зачем, можно было только гадать.

Будучи нетерпелив от природы, я встал с кровати и, завернувшись в простыню, начал обследовать комнату. В ней кроме тумбочки и шкафа, в которых не обнаружилось ни одной моей вещи, ничего не было. Я вышел в коридор, из которого попал в небольшую, скромно обставленную гостиную. Там в кресле, над которым горел торшер, сидел с газетой в руках молодой человек. С добродушной улыбкой на лице он поднялся мне на встречу.

– Ну, что отоспались? – весело сказал он. – Мы уже вас заждались. Идите к себе, одевайтесь и приходите.

Серега, конечно, слышал весь наш разговор. Через несколько минут, одетые во взятые из шкафов костюмы, мы вышли в гостиную. Одежда там в шкафах висела явно не случайная. Она была хорошего качества и точно соответствовала нам по размеру.

В гостиной нас ожидали трое. Они вели себя очень сдержанно и спокойно, и создавалось впечатление, что они видят в нас своих коллег по профессии. На столе стоял портативный магнитофон, и лежала стопка газет. Когда мы сели, кто-то протянул их нам. Я почти машинально развернул одну из них, и глаза у меня буквально полезли на лоб. На первой странице красовались наши с Серегой портреты в черных траурных рамках. Ниже шла серия фотографий, сделанных около гостиницы, когда мы ее покидали. В том числе, было запечатлено, как мы гордо отъезжаем от нее. Ниже был виден разбитый вдребезги автомобиль, а рядом на носилках, закрытых простынями, лежали два тела. У одного трупа из под простыни высовывалась нога. На ней я увидел свой ботинок. На еще целом и на уже разбитом автомобиле был виден номерной знак. Да, это была та машина, на которой мы ехали. Кто же лежал на носилках, если мы были здесь в целости и невредимости. Неужели я после этого злосчастного чая действительно сел за руль и разбил машину. Но подобные сомнения сразу исчезли. Один из сидящих за столом, видимо старший, произнес:

– Добро пожаловать в родные пенаты. Мы классически вывели вас из операции. Ни одна собака не догадается, что вы целы, невредимы, а главное, живы, и будете сейчас с нами завтракать. Времени у нас мало, а путь нам предстоит неблизкий. Можете ничего нам не рассказывать и не благодарить. В нашей профессии такое случается, правда, нечасто и не всегда так безупречно.