— Но, mamacita, мы знаем, что от коз бывает навоз, — хихикая, заявила Кармелита.

— Но козы не заставляют los ninos носить такие имена. Мы будем звать тебя Побрекитой, малышка. Возьмите ее с собой, вымойте и подберите ей какое-нибудь пристойное платье из вещей ваших сестер. Я приду и осмотрю ее раны, пока... Пабло, но где же вино? Ах, вот оно, и бисквиты тоже... Ты так умен, mi esposo! — И она одарила лучезарной улыбкой крепкого жилистого мужчину невысокого роста, который вошел в комнату, держа в руках еще один прекрасный предмет, ошеломивший Лузона.

Это был серебряный поднос, местами затертый до того, что была видна медная основа; поднос был застелен тонкой кружевной салфеткой, на которой красовались стеклянный графин и несколько весьма плебейского вида стаканов из тех, какие можно увидеть в любом баре Интергала.

Огньор Пабло, чью фамилию Джонни не сумел разобрать — вероятно, не Онделаси, поскольку под этим именем он знал Лонси, когда та еще служила в космофлоте, — был полной противоположностью своей жене. Он был так же тих, как она говорлива, а к Мэттью Лузону отнесся с таким уважением и почтением, с каким обращался бы с любой изворотливой ядовитой гадиной. Пабло категорически настоял на том, чтобы “дон Мэттью” занял массивное кресло, смотревшееся довольно странно среди остальной вполне обычной мебели, и предложил ему вино и бисквиты в первую очередь.

В свою очередь, Мэттью был заинтригован Пабло, щеголявшим седеющей аккуратной эспаньолкой и бачками. Он напомнил Мэттью одну невероятно ценную картину, однажды виденную им в музее на Старой Земле.

Пока Мэттью с подозрением пробовал предложенное ему питье, Джонни наслаждался смолистым ароматом напитка, оставлявшего приятное ощущение тепла и не менее приятный привкус во рту. Бисквиты были легче, чем полагал Джонни, и, судя по всему, с сыром — что вполне могло быть, поскольку в загоне позади дома он видел коз.

Он видел, как Лузон оценивающе оглядывает комнату, останавливая взгляд на непривычных предметах, таких, как флейта и гитара с бантом, повешенные на белой шкуре достаточно высоко — так, чтобы не достали малыши. Еще один предмет, который Джонни вначале принял за мех для вина из козьей шкуры, в которые были зачем-то воткнуты трубки разной длины, тоже оказался музыкальным инструментом — баскской волынкой. Об этом ему сообщил Пабло, заметивший заинтересованный взгляд Джонни.

Говорили мало: шум, производимый девушками, которым было поручено позаботиться о малышке по имени Козий Навоз, делал беседу почти невозможной, хотя сеньор Пабло и был явно не прочь поговорить. После первого же глотка напитка Брэддок стал выглядеть значительно лучше и принялся оценивающе разглядывать шкуры, которыми были покрыты стены и пол комнаты. Лонсиана продолжала восклицать по разным поводам, обсуждая или отвергая те или иные предметы одежды и требуя принести другие, пока Мэттью не начал размышлять, сколько же времени уходит на то, чтобы вымыть одного костлявого ребенка и смазать маслом несколько царапин. Тем не менее он оказался совершенно не готов к появлению Лонсианы и девочки, чисто вымытой и одетой в платье, которое не только было аккуратным, но и, несомненно, ей шло.

Джонни Грин выпрямился на стуле так, словно увидел призрак.

— Эту nina, — объявила Лонсиана, уперев кулаки в мощные бедра, — постоянно били розгами.

У нее было несколько переломов ребер; к тому же я явно ощущаю утолщения костей рук и ног, свидетельствующие о том, что кости были сломаны. Она явно голодала всю свою жизнь; и, если, к своему несчастью, она прожила всю жизнь в этой Долине Слез, — при этих словах Лонсиана сплюнула в сторону, — меня это не удивляет.

Чисто вымытая и красиво одетая девочка выглядела еще более тщедушной и оголодавшей.

— Теперь мы поедим, — заявила Лонсиана. Она хлопнула в ладоши, и из каких-то потайных уголков этого удивительного дома появились дети, каждый из которых нес какое-нибудь блюдо или столовые приборы. Усадив Побрекиту рядом с собой, Лонсиана стала кормить девочку сама: та явно не знала, как пользоваться ложкой и вилкой.

Материнское внимание Лонсианы было слишком явным для того, чтобы не угрожать позиции Лузона, который немедленно начал уговаривать девочку рассказать о ее бывшем доме и живших там людях.

— Дон Мэттью, возможно, не слишком разумно напоминать этой nina о ее прошлой жизни, — почтительно заметил Пабло, однако Лузон решительно отмел все его возражения:

— Глупости, мой дорогой. Разве вы ничего не знаете о психотерапии? Для ребенка будет лучше, если она расскажет о своих травмах и о своих чувствах, связанных с ними, если полностью выскажет все, что ее тревожит. Только тогда она сможет избавиться от своих страхов. В подобных случаях лучшим лечением является конфронтация.

Лонсиана и ее дочери, ухаживавшие за ребенком, были поражены, когда девочка буквально расцвела от вопросов Лузона. Черные глаза все более загорались тревогой по мере того, как Лузон вытягивал из девочки все новую и новую информацию.

Джонни, сидевший на другом конце стола вместе с сыновьями Онделаси, потерял аппетит, наблюдая за Лузоном, которому, несмотря на все его испуганные и сочувственные восклицания, явно доставляли удовольствие отвратительные подробности жизни девочки. Прекрасно приготовленный обед Лонсианы начинал казаться Джонни помоями.

Что ж, он сделал все, что мог, и нашел для девочки безопасное пристанище. Лузон мог сколь угодно оспаривать его действия, но отнять девочку у Лонси и ее семьи ему будет не проще, чем отнять ее у самого Джонни. Несмотря ни на что, Джонни испытывал большое желание забрать девочку с собой и отвезти ее на север, однако он полагал, что лучше будет ему самому поспешить назад, доложиться доктору Фиске, забрать Шона и Яну и прикрыть свою собственную задницу. И все-таки ему хотелось, чтобы они увидели этого ребенка. В ней было что-то странное — что-то, чего он никак не мог понять. Но, если он собирается принести какую-то реальную пользу, ему нужно будет подкрепление...

Он поднялся, поклонился своему бывшему старшему офицеру, ее мужу и детям, отсалютовал девочке (паршивец Лузон ответил на это жестом, говорившим: “вы свободны”) и вернулся к вертолету. Обратный перелет к северному материку доставил ему много меньше удовольствия, чем он ожидал. Удовольствие от полета было испорчено к тому же вовсе не слабым запахом рвоты, все еще стоявшим в кабине...

* * *

Хотя на южном континенте должна была царить осень, а его почва достаточно промерзла для того, чтобы можно было легко проехать на снегоходе, Большие Холода еще не наступили — и в Сьерра-Падре это вызывало серьезную тревогу. Здешние жители принадлежали к различным расам: некоторые, как Лонси, были родом из Центральной или Южной Америки, по преимуществу с Анд, но к их крови примешалась кровь басков, живших в высокогорьях, и кровь невозмутимых шерпов. Пабло, несмотря на то что он был похож на портрет кисти Гойи, был наполовину шерпом, наполовину баском. Лонси сохранила свою девичью фамилию, однако их дети носили фамилию мужа — Гхомпас.

Всю эту информацию Мэттью Лузон и Брэддок искусно вытянули у семейства Лонси после того, как ужин был окончен и Джонни Грин отбыл — что было хорошо, поскольку его присутствие мешало Мэттью установить необходимый контакт с этой семьей и в особенности с девочкой, которую теперь называли Кита.