– высокий бледнолицый парень в надвинутой на глаза кепке, в длинном черном кожаном пальто, второй – коренастый, похожий на бульдога крепыш с маленькими злыми глазками и непрерывно движущимся подбородком.

В фигуре и движениях долговязого Миле почудилось что-то удивительно знакомое…

Не может быть!

Он настороженно оглянулся, словно почувствовал ее взгляд, поправил кепку.

Бледное лицо, темные круги под глазами…

Это был Лева, ручной пес Ованесовых! Тот самый, при виде которого Миле казалось, что она чувствует запах самой смерти!

Мила, хоть и была далеко, почувствовала тот самый запах.

Крепыш взглянул на дисплей своего телефона, повернулся к своему долговязому спутнику и проговорил, не переставая пережевывать свою жвачку:

– Точно, прибор на него показывает!

Долговязый сплюнул под ноги гармонисту и процедил холодным неживым голосом:

– Где она?

Слепой музыкант, как бы не замечая незнакомцев, пропел следующую фразу:

…в час, когда ты страстно прошептала

– ждите меня в красном уголке!

– Ты, Басков недорезанный, мы, кажется, с тобой разговариваем! – прошипел Лева. – Говори, где она – или ты будешь не только слепой, а еще и глухонемой! Как ты тогда свою лабуду петь будешь?

Музыкант запрокинул голову и вдруг заиграл классический марш «Прощание славянки».

– Ты меня что, не понял? – долговязый сузил глаза и шагнул ближе к слепому.

– Ась? – переспросил музыкант, повернув к нему ухо и продолжая играть марш.

В это время шустрый мальчуган, который вертелся около газетного киоска, прислушался к музыке и метнулся к стеклянному павильончику с яркой вывеской «Шаверма от Мамеда».

Он проскользнул в этот павильончик. Его попытался остановить смуглый небритый мужчина в белом поварском колпаке, но мальчишка ловко поднырнул под его руку и подлетел к толстому полицейскому, который неспешно поглощал шаверму, запивая ее тархуном из большой кружки.

– Павел Степаныч, Павел Степаныч! – выкрикнул мальчишка, отдышавшись. – Гоша марш играет!

– Чего? – переспросил полицейский, отставляя кружку. – Какой еще марш?

– Говорю вам, Гоша марш играет! Этот… обещание узбечки… то есть завещание таджички… ой, нет, перепутал! «Прощание славянки»! Который условный!

– Ах, «Прощание славянки»! Ну вот, опять поесть толком не получается! Опять из-за работы здоровьем приходится жертвовать! – Полицейский нехотя поднялся из-за стола и кинул хозяину заведения: – Не убирай, я скоро приду и доем.

Он неторопливо вытер губы бумажной салфеткой, неторопливо вышел из павильона, неторопливо пересек площадь, неторопливо подошел к слепому музыканту.

Того уже трясли двое незнакомцев.

– Говори, где она, а то…

– Та-ак! – протянул полицейский многообещающим голосом. – Это кто же у нас тут занимается общей физической подготовкой без соответствующей санкции?

Долговязый тип обернулся, увидел перед собой полицейского и прошипел:

– А тебе, жирная обезьяна, чего здесь надо? Ты что у нас под ногами болтаешься?

– Вот как! – протянул полицейский с явным удовольствием. – Еще одну статью приплюсовываем? Оскорбление сотрудника при исполнении им служебных обязанностей? В сумме лет на пять потянет, а если вы еще неповиновение добавите… а если я у вас еще грамм по пять найду, и добавим хранение в крупном размере…

– Умный, да? – прошипел долговязый. – Ничего не боишься, да? Поучить тебя надо?

– А чего мне бояться на моей собственной территории! Мне здесь и стены помогают, я уж не говорю про крышу!

– Лева, – подал голос коренастый спутник бледнолицего, – Лева, не заводись! Остынь! Мы сейчас и правда не на своей территории! Нас здесь никто не отмажет! Пойдем отсюда, пока не поздно, а то как бы чего не вышло! И правда закроют нас лет на пять! Как ты там будешь без кокса обходиться?

– Да ты дружка своего послушайся! – протянул полицейский, расстегивая кобуру.

Долговязый скрипнул зубами, отпустил музыканта и смешался с толпой.

Музыкант отряхнулся, поправил черные очки и проговорил с глубоким чувством:

– Спасибо, Степаныч!

– Из «спасибо» шубу не сошьешь и на бутерброд его не намажешь! – проворчал полицейский. – Сегодня платишь по повышенному тарифу, как в случае чрезвычайной ситуации!

– Заплачу, Степаныч! Только уж ты тоже не больно торопился! Они мне могли реквизит попортить!

Степаныч недовольно фыркнул и отправился к Мамеду доедать свою шаверму.

Слепой музыкант растянул мехи гармони и снова запел с глубоким чувством:

В этот день ты выполнила норму,

Подхватив передовой почин.

Как отливка заполняет форму —

Заполняет страсть сердца мужчин!

Когда Мила осознала, что там, на площади, стоит страшный Лева, она хотела было броситься наутек…

Исчезли все мысли, кроме одной – бежать, куда угодно бежать, не останавливаясь, пока не упадет без сил, а там будь что будет.

Но тут тревожный колокольчик, трезвонивший в душе, вдруг замолк. И строгий голос приказал: «Стоять! Замри и не привлекай к себе внимания! Они уйдут!»

И тут же она вспомнила свое отражение в стекле, поняла, что ее сейчас невозможно узнать… И тут же осознала, что строгий голос принадлежит ей самой, Миле Воробьевой.

Продавщица снова что-то ей проговорила на своем языке.

Мила не ответила, и тогда она спросила по-русски:

– Тебе плохо, сестричка? Что-то ты очень побледнела.

– Нет, ничего, просто голова немного закружилась. – Мила слабо улыбнулась.

– Ты не беременная?

– Нет, что ты! Типун тебе на язык!

– Почему типун? Дети – это хорошо! Чем больше детей, сестричка, тем лучше!

Мила скосила глаза и увидела, что Лева и его коренастый спутник с угрожающим видом надвигаются на слепого музыканта, что-то ему говорят…

Но в это время рядом с ними появился толстый полицейский, заговорил грозно, уверенно. Лева еще хорохорился, но его напарник пытался смягчить ситуацию. Наконец они ушли.

Мила перевела дыхание: слепой музыкант легко отделался, он не будет на ее совести, как тот попрошайка в родном городе… Крути не крути, а она ведь его подставила. Ну, мог бы и не рисковать…

Однако теперь Мила убедилась, что не зря поменяла деньги. Инстинкт снова ее не подвел.

На них была какая-то отметка, что-то вроде жучка, который привел ованесовских бандитов к слепому музыканту. Значит, на них работают профессионалы…

Хорошо, что она успела избавиться от тех денег и сбежать!

Ей снова повезло!

Но все это складывается в очень неприятную картину.

Сначала ее вычислили по телефону. Говорят, что это проще простого, доступно способному школьнику.

От телефона она избавилась, но снова и снова преследователи выходили на ее след… И второй телефон вычислили.

Как им это удается? Неужели им помогает Алексей?

Да нет, это невозможно!

Лешка – ее старый друг, они знакомы с детства. Он никогда не предаст ее. Только на него она может положиться… Но, возможно, Ованесовы отслеживают и его телефон, они ведь прекрасно знают,