– Это – мертвая голова. – Чейт указал на упакованную в полимерную пленку голову.

Чувствовал он себя при этом невыносимо глупо, но тем не менее считал, что начатое нужно довести до конца. В смысле, понять, что же ему делать с находкой?

– Конечно, – ответил один из змееловов.

Второй, соглашаясь с первым, энергично кивнул.

– Я нашел ее в пустыне. В двух днях пути отсюда.

Чейт решил, что нелишне и об этом напомнить шохеном. А то, кто знает…

– В пустыне много чего можно найти, – загадочно улыбнулся первый змеелов.

Второй при этом тяжко вздохнул.

– Это голова шохена, – решил зайти с другой стороны Чейт.

– Нет, – снисходительно улыбнувшись, качнул головой первый змеелов.

Тут уж Чейт вконец растерялся.

– Чья же тогда это голова?

Шохен ткнул Чейта пальцем в грудь.

– Твоя!

Поначалу Чейт решил было, что над ним подшучивают. Однако невыносимо серьезные лица обоих шохенов обращали в прах подобное измышление. А если так, то Чейт категорически не понимал, что они хотели ему сказать.

Чейт редко когда чувствовал растерянность. Он и сейчас был далек даже от самой мысли об этом. Но ему было не слишком-то приятно сознавать, что он абсолютно дезориентирован в ситуации. И, что самое странное, для того, чтобы понять происходящее, ему не хватает самой малости.

– Ну, да, конечно, – медленно, чтобы в любой момент иметь возможность притормозить, а то и дать задний ход, начал Чейт. – Я нашел эту голову…

Он делал вид, что размышляет вслух. А интегральный переводчик, скорее всего, сводил на нет все его старания.

– Ты правильно думаешь, – одобрительно хлопнул в ладоши первый змеелов.

Второй повторил его жест.

– И что же мне теперь с ней делать? – вкрадчиво поинтересовался Чейт.

– Это уже твоя забота.

Чейту показалось или же второй шохен действительно улыбнулся? Едва заметно, но лукаво.

– Видите ли, я не местный…

– Все мы лишь гости в этом мире, – в философском плане интерпретировал его высказывание шохен.

– Может быть, вы возьмете на себя заботу об этой голове? – с надеждой спросил Чейт. И дабы сделать надежду более прочной, добавил: – Я готов отблагодарить вас за это!

– Ну, уж нет! – решительно отказался первый змеелов.

– Нет! – не менее решительно повторил следом за ним второй.

– Это твоя голова!

– Твоя!

– Вот сам с ней и разбирайся!

– Сам!

– Твоя голова – твоя и забота!

– Верно!

– Хорошо, хорошо, – поднял руки Чейт. – Я все понял, – тут он здорово покривил душой, поскольку на самом деле не понял вообще ничего. – Но, может быть, вы хотя бы подскажите мне, что я должен с ней сделать?

– С головой?

Оба змеелова посмотрели на сверток. Один будто вдруг засомневался в том, что это именно то, о чем они говорят; второй, казалось, пытался на глаз прикинуть вес аккуратно упакованной Чейтом находки.

– Ну, да…

Шохены сидели на высохшей земле. Под палящими лучами солнца. И медленно вдыхали горячий воздух. На лицах у обоих застывшие выражения. Будто и не лица это вовсе, а восковые маски. Странно, что на солнце не текут.

Глядя на них, Чейт понимал, что сделал что-то не так. Или сказал что-то не то. Но никак не мог взять в толк, что именно?

Может быть, вообще не стоило говорить шохенам о голове?.. Может быть, он сам навлек неприятности на свою голову?

Птица кружит над пустыней, раскинув крылья. Если глядеть снизу, то кажется, ей ни до чего нет дела. В особенности до тех, кто смотрит на нее, задрав голову. Которая рано или поздно скатится с плеч долой. И будет лежать под кустом. Пока не найдет ее случайный путник. Который потом знать не будет, что с ней делать.

Неожиданно один из змееловов улыбнулся. Открыто, по-доброму.

– Да не бери в голову, – так понял слова шохена интегральный переводчик. – Не та это проблема, из-за которой стоит волосы на голове рвать.

– Так, все же у меня проблема? – услышал то, что казалось ему наиболее важным, Чейт.

– Ну, это как посмотреть, – ушел от прямого ответа шохен.

А может быть, переводчик не точно транслировал его слова.

Как бы там ни было, Чейту это не понравилось. Ему не нужны были проблемы. Уже хотя бы потому, что у него совершенно не было времени на их решение. Да и желанием, признаться, тоже не горел.

– А как бы вы поступили на моем месте?

– Неправильный вопрос, – покачал головой змеелов.

– Почему?

– Потому что каждый из нас на своем месте. И в своем времени. У каждого – своя миссия. Мы несем змеиные шкурки, а ты – мертвую голову.

– Ладно, понесу ее дальше, – совсем пал духом Чейт.

– Да не переживай ты так, – снова улыбнулся ободряюще шохен. – Каждый, кто идет через Начикорадос, что-нибудь здесь да находит.

– Да, но не каждый, полагаю, приносит с собой мертвую голову.

– Не каждый, – согласился змеелов. – Для того чтобы найти мертвую голову, нужно особое…

На конце фразы переводчик запнулся.

– Простите, вы бы не могли повторить последнее слово? – попросил Чейт, переключая переводчика в режим ручной настройки.

– Способность, везение, дар; возможно, особый навык, – любое из этих слов, по мнению переводчика, могло отражать смысл сказанного шохеном. Помедлив секунду-другую, он добавил: – Быть может, проклятие.

Для Чейта подобное многообразие было все равно что ничего. Он пытался говорить с шохенами не о смысле жизни, а о вполне конкретной вещи. Чейт глянул на упакованную в пластик голову и усмехнулся – куда уж конкретнее.

Дар или проклятие – что хочешь, то и выбирай.

Они поговорили еще какое-то время. О погоде, о карфангах. О прочей ерунде. Шохены явно не были настроены продолжать обсуждение интересующей Чейта темы. А местные новости и сплетни были не особенно интересны Чейту. Пару анекдотов, что попытались рассказать ему охотники, Чейт не понял. Одним словом, продолжать беседу не имело смысла.

Расставшись со змееловами, Чейт продолжил свой путь. Не сказать что скорбный, но какой-то совсем уж безрадостный. Даже Архенбах во время плановых сеансов связи обратил внимание не то, что друга как будто что-то гнетет. Думы невеселые или колики кишечные. Архенбах даже поинтересовался, не ел ли Чейт местную пищу? А то ведь от употребления непривычных продуктов всякое случается. Чейт не стал объяснять Архенбаху причину своего дурного настроения. В первую очередь потому, что и сам-то толком ее не понимал. Живот у него не болел – это точно. И голова была ясная.