– Я уже ответил на этот вопрос, – усмехнулся Панюшкин. – Вот вы, Ливнев, согласились бы сесть на мое место и взять на себя мою ответственность?

– Это невозможно. Я журналист, а не спец по укладке трубопроводов.

– Речь не о специальности. Я говорю о вашем характере, о вашей личности, о вашем мужестве и честолюбии, о трезвости вашего ума и способности принимать решения, нести ответственность – вот о чем я говорю. Итак, вы сели бы на мое место? Только честно. Быстрее, Ливнев, я ведь не заставлял вас ждать!

– Нет. Я бы отказался.

– Почему? – Панюшкин вынул руки из карманов и хлопнул в ладоши. – Итак? Пресс-конференция продолжается!

– Мне кажется... – медленно проговорил Ливнев, – что положение, в котором окажется новый начальник строительства... в чем-то несимпатично. Согласие на эту должность... не сделает ему чести.

– И это вас смутит? Нет, вас в самом деле могут остановить столь смутные и невнятные соображения?

– А почему бы и нет? – обиженно спросил Ливнев. – Не думаете же вы, надеюсь, что понятия чести для меня совершенно несущественны?

– Конечно, я так не думаю, – успокоил его Панюшкин. – Но ваши вопросы были настолько бесцеремонны, будто вы действительно задавали мне их у трапа самолета, на котором я должен вылететь отсюда со всеми потрохами! У вас все?

– Да. Я могу опубликовать ответы?

– Как хотите, – холодно ответил Панюшкин.

– Вопрос под занавес... Вам действительно безразлично, будет ли опубликован наш разговор, или считаете, что это уже не имеет значения?

– И то и другое, – Панюшкин улыбнулся спокойно и как-то отрешенно. И подумал: «Как все-таки трудно удержаться от искушения быть искренним... Неужели мне приятны его вопросы? Похоже, да. Они доставляют... Да, сладкую боль – есть, кажется, такое выражение».

– А вы напрасно смеетесь надо мной, – тихо сказал Ливнев. – Ей-богу, напрасно.

– Но уж очень хочется, – опять усмехнулся Панюшкин. – Знаете, ничего не могу с собой поделать, – он глянул на Ливнева ярко-синими в свете морозного дня глазами. Под густыми бровями они напоминали две маленькие льдинки, на которые неожиданно упали солнечные лучи. – Поскольку мы договорились, что это будет интервью у трапа самолета, я не счел себя обязанным воздавать вам почести. У меня для этого нет времени. Да и желания, откровенно говоря, тоже нет.

– Даже так! – Ливнев удивленно вскинул брови.

– Я понимаю ваше положение, может быть, даже лучше, нежели его понимаете вы... Простите мне эту старческую самоуверенность. Ваша позиция не очень сложна... Защищать меня вы не станете. Как бы я сейчас ни пластался перед вами. Рисковать не захотите. Сроки сорваны, стройка стоит, Тайфун был давно, и ссылаться на него вроде бы даже и неприлично, на Проливе работает Комиссия по установлению допущенных промахов. Вы уверены, что меня неизбежно снимут. Однако здесь у нас с вами есть маленькое, но существенное расхождение. Если вы уже сейчас готовы поставить на мне крест и делаете это не очень церемонясь, то для меня важны некоторые детали. Например, снимут меня завтра, через месяц или через три месяца. Объяснять не буду, догадывайтесь сами. Скажу только, что именно в этом все мои надежды и прикидки.

Некоторое время они шли молча, и слышны были только скрип снега под ногами да тяжелое дыхание Ливнева. Ему высказали неприятные вещи, но, поскольку оскорбительных слов произнесено не было, он не знал, что ответить.

– Так на чем мы остановились? – спросил Панюшкин. – Да! На том, что вы приехали отнюдь не для того, чтобы спасать меня. Простите мне это сравнение, но ваша роль здесь – это роль стервятника, вы прилетели клевать падаль, то есть меня. Вы заведуете отделом промышленности и уж коли забрались к черту на кулички, поиздержали государственные деньги, то должны привезти материал в газету, это ваша работа. Насколько мне известно, заведующие отделами пишут нечасто, тогда тем более они должны публиковать материалы значительные, с общественной, хозяйственной точки зрения. Я прав?

– В общих чертах – да, – уныло ответил Ливнев.

– В таком случае я представляю для вас находку. На примере стройки можно очень назидательно, нравоучительно порассуждать об ответственности руководителя, о том, как его возраст, характер, личные качества отражаются на делах. О воспитательной работе можно поговорить, о подборе кадров, о рациональном использовании государственных средств, освоении новых промышленных районов. Господи! Да о чем угодно натасканный человек изловчится потолковать на примере нашей многострадальной стройки. Поэтому для вас выбор заключается не в том, оправдывать начальника строительства или осуждать его. Для вас выбор проще – осудить или промолчать. Судя по вопросам, вы решили не молчать. Это понятно. Вам по душе позиция активная, наступательная. В открытую вы со мной тоже не стали играть. Не сочли нужным. То ли не осмелились, то ли это ваш метод – не открывать карт. Пусть, мол, человек до выхода газеты в свет не знает, будет ли опубликован о нем хвалебный очерк или злой фельетон. Вы знаете, что я имею в виду. Это не первый ваш приезд. Прошлый раз вы прибыли за очерком, а мы прочитали фельетон. Нет-нет, фельетон был справедлив. Но уж больно мелковат. Впрочем, возможно, я ошибаюсь.

– Ну что ж, Николай Петрович, – медленно проговорил Ливнев. – Мне, очевидно, остается только извиниться. – Азарт охотника угас в его глазах, движения стали замедленными, будто он неосмотрительно выплеснул все свои силы.

– Не надо извиняться, – сказал Панюшкин. – Мы оба делаем свое дело.

– Тогда ответьте мне, пожалуйста, почему вы решили заранее, что я не буду на вашей стороне?

– О! Очень просто! – засмеялся Панюшкин. – Прежде всего я понял это из ваших вопросов. А во-вторых, у вас нет оснований. Что вы будете отстаивать? Какими козырями работать? Взывать к снисхождению? Мол, Тайфун, мол, Север, оторванность... Но это не козыри. Сослаться на мою биографию? Она не так уж и плоха, но и она не козырь. Старыми заслугами можно козырять, когда хороши дела нынешние. Учитывая все это, помочь мне вы сумеете, написав статью с более высоких, гражданских позиций. То есть если попытаетесь вскрыть действительное положение вещей. Но для этого нужен класс публициста несколько повыше того, которым владеете вы. Ведь вы не посмеете противопоставить свое мнение министерству, райкому, той же Комиссии. Да и зачем вам это? По-моему, ваше честолюбие не простирается столь далеко, а, Ливнев? Простите, но, как мне кажется, ваши возможности и способности тоже не простираются столь далеко. Ваша цель попроще – сработать статью на материалах и выводах Комиссии. Никому и в голову не придет, что настоящий автор этой статьи – Чернухо, а вы лишь литературно оформили его выводы. Вот так. А вы меня пугаете, что, мол, напрасно смеюсь над вами... Я не смеюсь, Ливнев. Вовсе нет. Мне это неинтересно. Вы для меня даже не смешны.

– Как же вы можете все-таки растоптать человека!

– Ха! Вам тоже в этом не откажешь. Потом у себя дома, в кабинетной тиши, вы найдете и доводы, и краски, и детали, чтобы взять реванш. И вы его возьмете. Особенно теперь, когда я сказал сегодня все, что вам хотелось услышать от меня. Желаю успеха.