выжирать их, как горячая вода снег. Лестница тонула в плотном сизом тумане. Слышались чьи-то крики, треск и гул огня. Спустившись на один этаж, окунулся в плотный жар, словно зашел в парилку в бане. Дальше вниз, бегом, прыгая через три ступени. На лестнице никого, хотя он ждал бегущих вниз спасающихся людей. Пробежав объятые пожаром этажи, не сбавил темп и продолжил прыгать через ступени. На втором этаже, когда уже почувствовал свежий уличный воздух, на секунду расслабился и не посмотрел под ноги, перемахнув через лишнюю ступень. Правую лодыжку прострелил укол боли. Потеряв равновесие, и, вскрикнув, влетел в стену. В плече хрустнуло, голову спас одетый капюшон и кепка, но в глазах все равно на мгновение потемнело. Со стоном сполз по стене вниз, держась одновременно за ногу и плечо. Боль невыносимая, острая и жгучая. Одновременно бросило в жар и в холод, рот наполнился слюной, словно вот-вот вывернет. Дыхание сбилось, как будто кто-то от души двинул кулаком под дых. Из глаз потекли слезы, то ли от дыма, то ли от боли. Нет, он не плакал, просто вода хлынула из глаз, сама по себе. С трудом поднялся, опираясь на перила как старик. Каждое движение правой рукой давалось с трудом, возникало чувство, что одна косточка трется об другую. Связки в ноге взвывали при каждом шаге, простреливая болью до самого позвоночника. Вышел в фойе. Консьержки нет, только открытая дверь в ее каморку.

На улице жарко, не так сильно, как на горящих этажах, но возникло желание стянуть капюшон и импровизированную маску с лица. Вспомнил об эпидемии, пожар ненадолго выжег из головы все другие мысли. Представил, как сотни вирусов, увидев его незащищенный нос, ринулись кишащим роем к ноздрям и перебирая микроскопическими лапками, продираются через друг друга, чтобы быстрее попасть в организм. В носу засвербело. Саша вытер его через маску тыльной стороной ладони.

«Так, что дальше? Где найти машину, как добраться до загородного дома?»

А в квартире же остались ключи от дежурного минивэна, на котором водитель возил маму по магазинам или домработница ездила на закупки.

«Вот идиот! Тупица! Мог же просто схватить ключи, и сразу одной большой проблемой меньше.»

Пытаться завести машину без ключей даже не стал пробовать, не умел и не хотелось возиться. Оставалось надеяться только на предприимчивость московских бомбил. Собравшись с силами и закусив губу, вышел через открытую дверь КПП с придомовой территории. До Малой Филевской около трехсот метров, но для него они превратились в несколько километров. Нога с каждым шагом болела все сильнее. Плечо ныло, пришлось повесить рюкзак на одну лямку, но и это не помогло, второе плечо быстро затекло. Несмотря на вечер температура стояла не ниже тридцати. Худи с капюшоном и маска только усугубляли жару, футболка пропиталась потом и прилипла к телу. И без того утомленный организм молил о пощаде и остановке. Но Саша боялся — в рюкзаке лежала приличная сумма наличкой, а людей на улице и за телефон убивали. У него, конечно, на лбу не написано, что он при бабле, но черт его знает, что сейчас у выживших в голове. Остановившись ненадолго, он достал пистолет и переложил его в карман кофты. Так спокойнее.

Машин на дороге нет, от слова совсем, только припаркованные и брошенные прямо на проезжей части. Он даже проверил парочку, все заперты и без ключей. Покрутившись с десять минут возле дороги, решил попробовать спуститься в метро. Где-то вдалеке раздался громкий хлопок, затем протяжный крик. Когда вопль затих, воцарилась тишина. Саша нутром ощутил странное чувство, словно чего-то не хватает, как вышел из дома и забыл мобильник. Задумавшись, он понял, чего. Два года назад летал на Гавайи, кататься на серфе. Сняли дом с друзьями прямо на пляже, в первой линии, и удобно, и вид красивый. Но с погодой не повезло. Первую неделю море штормило. Тогда они пожалели о том, что поселились прямо у воды. Постоянный гул, монотонный, иногда с раскатами грохота, когда сотни тысяч тонн воды обрушивались на взвывающую от этого полоску берега. Прикольно, когда просто пришел на пляж посмотреть на шторм, но когда засыпаешь, просыпаешься, ешь и сидишь на унитазе под это грохот, то он сводит с ума. Под вечер второго дня Саша изрядно надрался, чтобы не слышать этот монотонный и угнетающий гул. Но на третий день шум утих. Сначала подумал, что шторм прекратился, но серое небо за окном и пенистые валы, докатывающие почти до дома, указывали на то, что он только усилился. Просто мозг понял, что шум не несет никакой информационной нагрузки и начал его отсекать. К пятому дню он его вообще не слышал, и потом, когда шторм кончился, тишина казалось просто гробовой. Уже не хватало этого грохота разбивающихся волн, словно они стали его частью. Вот и сейчас так же, за всю его жизнь в Москве он привык к постоянному гулу мегаполиса, шуму машин, метро, трамваев, строек и миллионов людей. А сейчас тихо, только редкие крики, хлопки, даже выстрелы где-то, но в общем звуковом фоне — тишина. Поднял голову на небо. Над всей этой тишиной висело фиолетовое небо с легкими облаками. Красиво и страшно. Примитивный и первобытный страх, как перед клеткой с тигром или у края обрыва. Саша вжал голову в плечи и быстрее направился к метро.

Серые парапеты, красная буква «М» на синем столбе, стертые от миллионов ног каменные плиты перед входом и отполированные до блеска стальные поручни. Станция «Пионерская». Пути метро на этом участке проходили по поверхности, спуск на перроны по лестницам из стеклянного павильона, откуда открывался хороший обзор на прибывающие составы. С одной стороны, на станции стоит поезд, без света и с открытыми дверями, другой путь пуст. Массивные металлические замки на цепях, висящие на входе в метро. Тяжелые, угрюмо серые, кричащие всем своим видом: «Стой, забудь все, что ты задумал, дальше путь закрыт».

Хоть он и вырос в Москве, она все равно была для него огромным муравейником с сотнями ходов-улиц и тысячами этажей. Коттеджный поселок на Новой Риге сейчас казался дальше и недоступнее, чем северный полюс. Идти одному с больной ногой нереально, а надвигающиеся сумерки вообще отметали любую надежду. Но он не мог оставаться здесь, посреди улицы, один, без машины. Больше всего сейчас жалел о своем Мерседесе, который стоял с раскуроченной мордой в автосервисе. Преданный немец домчал бы до дома минут за двадцать, тем более пробок нет. Он никогда не ценил машину,