Прокофий замер. Все стали переглядываться и не понимали, что им делать дальше. Произошел какой-то сбой в их отлаженном годами ритуале. И вдруг Валерий увидел перед собой Мисоса. Местный дурачок незаметно подобрался поближе, смотрел настороженно и в тоже время со спокойной уверенностью в своих силах.

— Ты готов к смерти? — спросил он негромко, противно скалясь, и пуская по подбородку слюни.

— Да, — прохрипел Валерий.

— Принимаешь ли ты ее с радостью, как искупление?

— Нет!

Лицо Мисоса мгновенно преобразилось. Теперь это было не лицо деревенского дурачка, а морда зверя.

Валерий нажал на спусковой крючок. Боёк дрогнул, но не взвёлся.

— Силы нет? — посочувствовал Мисос. — И не будет…

Деревенские, тихо перешептываясь, собирались вокруг. Валерий сложил один на другой два больших пальца, надавил. Боек даже не приподнялся.

Мисос приблизил свое лицо вплотную. Оскалил зубы, брызнул слюной. Кончиками пальцев легонько толкнул свою жертву в лоб.

— Хватит, — сказал он. — Спи!..

Какая-то невыносимая лёгкость стала переполнять тело Валерия. Исчезло ощущение рук, исчезла боль. Еще чуть-чуть и от его сущности остался бы только слух, как тогда, когда к нему явилась та загадочная незнакомка. И вдруг Валерий отчетливо понял… Вот кто, а не Прошка является первопричиной всех здешних бед. Вот кто превратил деревню в колонию шизофреников. Как там было написано: «…и перестал он болеть и стареть. Но не нашел Митока в своем кощунстве радости, потому как лишил его Господь за эту дерзость головы». Возможно это не совсем точный перевод со старославянского. Не головы лишил, а разума!

— Митока! — прохрипел Валерий, не вынимая дуло изо рта.

Глаза Мисоса округлились. Рот захлопнулся. В его глазах вспыхнул какой-то бесовский огонь. Дикая боль и усталость вернулись к Валерию. И тут он заметил, как взводится боёк нагана. В последний миг ему удалось выдернуть изо рта дуло и резко повернуть его в лицо Мисоса. Сухо, но почти торжественно и очень внятно, словно кто-то поставил четкую точку, прогремел выстрел.

30.

…Прошел, наверное, год, а может чуть больше. «Нет, конечно, больше, ведь сейчас лето, а было еще одно», — подумал Валерий, вставая с полатей. Он оделся. Перемешал сушившуюся в печке малину. Подошел к столу. Приподнял салфетку, которой был накрыт приготовленный женой завтрак. Молоко, мед, пряники, печеные яблоки, белый и черный хлеб. Прочитал записку: «Приду к обеду».

В дверь постучали.

Аркадий Аркадьевич как всегда пришел с шахматами. Еще в дверях уставился на хозяина дома умоляющими глазами.

— Опять дела? — спросил обреченно.

— Целых два, — сказал Валерий. Трудно было удержаться и не поддразнить профессора.

— Обидно. Я так долго был занят, а сегодня у меня целый день свободный.

— Первое — ворошить в печке малину…

— Значит второе — на няньках? — просветлел лицом Аркадий Аркадьевич.

— Угадали. Вы очень прозорливый человек.

— До сих пор не понимаю, когда вы шутите, а когда говорите серьезно.

— Как вам приятней, так и считайте. Я не всегда шучу, но и не всегда серьезен.

— Пойдемте во двор, сегодня такая замечательная погода. А если дитя позовет, мы услышим.

Ребенок заплакал только к обеду.

— Вот соня, — засмеялся Валерий. — Он вынес кроватку во двор, установил ее на качалку. Принес бутылочку с молоком.

Разыграли еще пару партий. Ребенок снова захныкал. Валерий подошел к кроватке, вынул из нее карапуза. Подкинул в воздух. Тот залился радостным смехом.

— Пойдем-ка этого профессора раздолбасим, — сказал Валерий, играя с малышом.

— А вам шах! — объявил Аркадий Аркадьевич.

— Стоит ли? — удивился Валерий.

— Стоит-стоит.

— Хорошо. Прикрываемся слоном.

— А мы так.

— А теперь вам шах.

— Да ведь я его съем!

— На здоровье.

— Ах, нет. Тогда вот так…

— А мы ладьею.

— Да… тоже не коленкор. А если так?

— На коня взгляните.

— М-м-м… Кажется, капут?

Ребенок загулькал, радостно замахал ручками.

— Вот и мама. — Валерий сшиб короля профессора щелчком на землю. По тропинке к дому шла Лида. На ее милом юном личике сияла счастливая улыбка. В руках была корзина, доверху наполненная малиной. Она чмокнула мужа в лоб, поворошила пальчиками кудряшки на голове малыша и ушла в дом.

— Слышал, вы изобрели оригинальные подгузники? — спросил профессор.

— Да, — засмеялся Валерий, — я заметил, что один вид мха очень долго сохнет, но уж если его высушить, впитывает невероятное количество жидкости.

— Запатентовали?

— Конечно. Кроме того, мои друзья уже наладили их производство.

— Вам что-нибудь перепадает? В смысле вознаграждения.

— Разумеется. Мы уже заказали пару вездеходов. Помните, я рассказывал… Как у того рыбака. Думаю, пригодятся.

Валерий уложил ребенка в деревянную люльку, хотел было отойти, но что-то насторожило. Малыш уже не гулькал, не пускал пузыри, смотрел пристально и ухмылялся. Глаза его начали желтеть, пальчики сжались в кулаки, рот приоткрылся. Мелькнул ряд мелких, словно у щуки, зубов. Господи, сколько их там? Наверное, целая сотня. Валерий в ужасе отскочил, но тут же вернулся, влекомый каким-то патологическим интересом.

— Папа, — послышался зов младенца.

— Что? — Кровь ударила Валерию в лицо.

— Никто не должен слышать. На ушко…

Валерий склонился. Малыш глядел на него огромными глазами. Его взгляд очаровывал, пленил, сводил с ума.

— На ушко, — повторил ребенок.

— Слушаю, говори…

— Ты… не убил меня…

— Что?! — Валерий отпрянул так резко, что не удержался и шлёпнулся спиной на траву.

В люльке хихикал младенец.

— Ты не убил меня, Варелий… Беги. Беги, пока Чарусы открыты.

Конец.