– Я определился, я внутри. Но внутри у меня есть своя позиция, которую я пока менять не собираюсь.

– То есть ты оставляешь мне надежду, – сказал он уже с нескрываемым сарказмом.

– Нет, я просто ответил на вопрос, который ты мне задал. Это нормально, что два человека имеют различную точку зрения по одному из вопросов.

– Полная херня, – констатировал он. – Ты же знаешь, что я не смогу это сделать без твоего согласия. Ладно, я все понял, пока.

И с тех пор мы с ним не разговаривали, только здоровались и встречались на совещаниях. По-видимому, он искал решение, а оно не находилось. Так же, как не находилось решения и по сегодняшнему вопросу, хотя все уже высказались, и не по одному разу, прослушав перед этим нудную и малоинформативную презентацию, подготовленную в Америке, ведущую свое начало от идеи разработки продукта и рассказывающую на последних десяти слайдах, как в идеале все должно быть устроено и почему это устройство неизбежно приведет к идеальному же результату.

Право слово, слушать нас было сплошным разочарованием. Точки зрения группировались на крайних полюсах в зависимости от того, как остро чувствовал тот или иной оратор дыхание большого брата. Мария не чувствовала этого дыхания вообще, поскольку штаб-квартира в дела продаж раньше не лезла, вполне довольствуясь конечными результатами. Ее позиция была самой категоричной: «Вы как хотите, а я своих людей на это безумие не дам. У меня план – кто его за меня выполнять будет?»

– Очень свежая мысль, – вяло прокомментировал ее слова Андрей. – Так что продолжаем высказываться по кругу. Сейчас четыре часа, новой информации нам ожидать неоткуда, поэтому предлагаю не расходиться, пока не примем решение. Перерыв каждые полтора часа. Если до семи не закончим, закажем пиццу. Я не шучу.

До семи сидеть не пришлось, поскольку развязка наступила довольно быстро, и пришла она оттуда, откуда не ждали.

– А что говорит по этому поводу наш дилерский контракт? – задумчиво поинтересовался наш финансовый директор.

– По какому поводу? – спросил Андрей подозрительно, но в глазах его уже мелькнула искра понимания.

– Если я правильно помню, – сказал наш шведский друг, – контракт разрешает дилерам продавать весь product range[44], а это значит, что, передав новый продукт исключительно в руки наших продавцов, неважно, кому они будут подчиняться, мы нарушаем дилерский контракт, – лишь на мгновение он позволил себе самодовольную улыбку.

Дальше была тишина. Все обдумывали услышанное, ожидая, что скажет Андрей. И он сказал:

– Кристофер, я бы тебя поцеловал при всех, если бы ты мне не сказал уже, что от одной мысли об этом тебя может вырвать.

– Что такое «вырвать»? – поинтересовался Кристофер.

Маша вставила два пальца в рот и сделала характерный жест. Все засмеялись, и это был смех облегчения. Не все было ясно до конца, но свет в конце тоннеля появился.

– Так, – Андрей встал с кресла, понимая, что нашлась недостающая плашка и паззл неожиданно сложился. – Кристофер, пусть юристы проработают дилерский контракт и напишут заключение, какими последствиями нам грозит его нарушение. Пусть напишут, что мы постараемся сделать соответствующие дополнения, но не успеем подписать их со всеми дилерами до конца года. А до конца года нам нужно продать плановое количество этого дерьма, чтобы потом уже никто не приставал.

– Это невозможно, – попробовала отыграть Мария.

– Невозможно? Назови мне бонус, который заставит продавцов шевелиться? Десять?

– Пятнадцать.

– И ты подписываешься под планом?

– Да.

– Ок. Костя, завтра выпускаешь бюллетень, что за каждую проданную штуку по цене не ниже... сами решите... бонус в пятнадцать тысяч долларов. И еще. Надо бросить собаке кость. Напиши им, Костя, что, поскольку мы оказались в столь трудных условиях, нам нужно еще больше обучения, еще больше информации по конкурентам и так далее, сам знаешь. В заключение хочу сказать, что это большая честь для меня – работать с такой профессиональной командой.

Всю эту дискуссию я попытался воспроизвести Ирине за ужином, в очередной раз продемонстрировав полное непонимание текущего момента. Ирина вообще выглядела какой-то напряженной последние дни и, вопреки нашему правилу ничего не таить и ничего не накапливать, отделывалась ничего не значащими ответами. Но меня это не устраивало, дома я хотел мира и согласия и попытался растопить невесть откуда взявшийся ледок отчуждения. Мы сидели на кухне, Ирина приготовила зеленый салат с фруктами и кедровыми орешками (в основном для себя) и, стоя у плиты, жарила вырезку исключительно для меня – себе она позволяла полноценный ужин не более двух раз в неделю. Мы нечасто говорили о работе, только если случалось что-нибудь по-настоящему интересное, а сегодняшняя история вполне этому соответствовала. Ирина слушала молча, потом разложила еду по тарелкам и сказала:

– Извини, что перебиваю. Ты вино будешь, сок или минеральную воду? Или, может быть, пиво?

Я выбрал минеральную воду, но желание продолжать рассказ пропало. Минуту примерно мы ели в полном молчании.

– Мясо мягкое? – спросила Ирина, не глядя в сторону мяса, то есть в мою сторону.

– Да, спасибо, очень вкусно, но все равно непонятно, почему ты не хочешь со мной разговаривать.

– Я хочу с тобой разговаривать, – ответила она, все еще не глядя на меня. – Просто я по наивности решила, что тему твоего гениального начальника мы уже обсудили и больше к ней не возвращаемся. – Теперь она смотрела мне прямо в глаза, и взгляд этот говорил, что она по-настоящему раздражена.

– То есть ты не хочешь слушать о моей работе? Тогда останови меня и все. Я в этом смысле очень понятливый.

– Лучше бы ты в чем-нибудь другом был понятливым, – сказала она после паузы, будто решала, говорить или не говорить. Тучи висели такие тяжелые и так долго, что дождь не мог не пойти.

Но это я понял потом, а в тот момент растерялся, потому что не знал за собой никакого греха, кроме звонка Насте, да и не помнил тогда про него. Ничего подобного от Ирины не слышал за все годы знакомства и совместной жизни. Это был явный перебор, независимо от того, что там у нее случилось. Именно так я и сказал:

– Что бы у тебя ни случилось, я не хочу вести разговор в подобном тоне. Или ты объяснишь мне, что происходит, или...

– Или что? – с вызовом спросила она. – Может быть, ты меня ударишь?

– Мы поговорим в следующий раз...

– Хорошо, – она встала из-за стола, – помой посуду, если тебе не трудно. Я устала.

Вышла с кухни, и я услышал, как в ванной комнате на ключ закрывается дверь.

Это было так неожиданно, необъяснимо, что казалось нереальным, будто мы вдруг сыграли сцену из чужого, не нашего сценария. Я никогда не был большим специалистом по женским настроениям, которые на восемьдесят процентов, в конечном счете, оказывались обычными разводками. И одним из главных достоинств Ирины всегда считал возможность поговорить, объясниться и постараться понять друг друга. Извиниться, если было за что извиняться. Попытаться еще раз объяснить, если тебя не поняли. Я сидел и тупо смотрел на ее тарелку с недоеденным салатом, не понимая, что мне делать. В ванной потекла вода. Я подошел к двери и сквозь шум воды услышал, как Ирина всхлипывает, сильнее включает воду и теперь уже просто плачет в голос. Вообще-то мне повезло с женой, и, по правде сказать, я ни разу не видел ее плачущей и поэтому совсем растерялся. Постучать в дверь, но что говорить? Может, она не хочет, чтобы я видел ее слезы, иначе зачем было уходить в ванну? Поколебавшись, я вернулся на кухню, собрал с тарелок остатки еды, выбросил все в мусорное ведро, обмыл тарелки, салатницу и сковородку, поставил их в посудомоечную машину... Дверь в ванной тихо открылась, но зато тут же закрылась в спальне. Я включил посудомоечную машину и пошел в спальню, не желая долго откладывать неизбежный разговор.